"В мире книг" ВЛ. ГАКОВ ПРОРОК НА ЗАКАТЕ ВЕКА Реальная история редко укладывается в разлинованные кле- точки календарей и хронологий. "Среди неразберихи наших хронологических классификаций,- писал известный французский историк Марк Блок, - незаметно возникло и распространилось некое поветрие, довольно недавнее, как мне кажется, и во всяком случае тем более заразительное, чем меньше в нем смысла. Мы слишком охотно ведем счет по ве- кам... К сожалению, в истории нет такого закона, по которому годы, у которых число заканчивается цифрами 01, должны совпа- дать с критическими точками эволюции человечества". Вот ведь и XX век, занавес которого опускается на наших глазах, начался тоже не с 1901 года (конечно, если судить по действительно выдающимся историческим событиям, они-то и сформировали его облик). Двадцатое столетие - а мы сейчас об- ладаем редкой возможностью оценить весь "портрет столетия" целиком - началось, скажем так, немного позднее. Что за год посчитать его началом, мы еще обсудим на страницах этой книги. Но уж, наверное, было б в высшей степе- ни странно и несправедливо, если бы писатели-фантасты, чьим триумфом стал предсказанный ими век, не открыли б его чуть раньше канонического летосчисления... К счастью, они не подвели и на этот раз. Фантастическая литература вновь оказалась на высоте: в двадцатое по счету столетие новой эры фантасты вошли, как минимум, пятью годами раньше официальной даты. Можно бесконечно долго дискутировать, какая именно книга ознаменовала начало нового века. По-моему, больше всего шан- сов у "Машины времени" Герберта Уэллса. Ее появление не только открыло век дискуссий о дальней- шей судьбе человечества, но она сама во многом дала им старт. Не говоря о том, что с нее начинается новый этап и в развитии фантастической литературы. "Машина времени" замечательно оправдала свое название. Как туго сжатая пружина, она завела механизм часов, которым отныне придется вести отсчет совсем иного времени; в какой-то мере книга Уэллса задала ему требуемый ритм. Тем более удивительно, что столь значительное произведе- ние оказалось первой крупной работой начинающего писателя, в его активе к тому времени значилось всего несколько опублико- ванных рассказов. После "Машины времени" его имя будет неот- делимо от научной фантастики XX века. Собственно, именно Гер- берту Уэллсу она во многом обязана своими успехами. "Порою я думаю, - вспоминал ленинградский писатель Лев Успенский о своих встречах с Уэллсом, - в Аду двух мировых войн, в Чистилище великих социальных битв нашего века, в двусмысленном Раю его научного и технического прогресса, иной раз напоминающего катастрофу, многие из нас, тихих гимназис- тиков и "коммерсантиков" начала столетия, задохнулись бы, растерялись, сошли бы с рельс, если бы не этот Поводырь по непредставимому... Он не объяснял нам мир, он приуготовлял нас к его невообразимости... Что спорить: о том же, во всео- ружии точных данных науки об обществе, говорили нам иные, во сто раз более авторитетные, Учителя. Но они обращались прежде всего к нашему Разуму, а он взывал к Чувству. Мы видели в нем не ученого философа и социолога (мы рано разгадали в нем на- ивного социолога и слабого философа); он приходил к нам как Художник. Именно поэтому он и смог стать Виргилием для многих смущенных дантиков того огромного Ада, который назывался "на- чалом двадцатого века". Для моего поколения на роль проводника по Преисподней он уже, надо признаться, "не тянул". Мы сами, его читатели, были куда искушеннее в адской то- пографии; к тому же люди в середине столетия модифицировали это и без того мрачное учреждение настолько, что не снилось никакому пессимисту в канун века. Так что же нас-то по-прежнему притягивало в книгах Уэл- лса? Фантастические открытия и ситуация? Но к тому времени, как мы добрались до его сочинений, они успели покрыться стро- гой позолотой классики, вызывая почтение, но не возбуждая. Социальные идеи? Тоже быстро устарели и отошли в архив (каки- ми наивными выглядят все эти проекты Всемирного Государства под управлением инженеров и пилотов...) Так что же? То же, что и для "дантиков" начала века. Когда время безжалостно девальвирует самые смелые проек- ты социального мыслителя и опровергает предсказания пророка, остается еще художник. Герберт Уэллс обладал счастливым даром не только видеть непредставимое, но и заразительно-ярко рас- сказать об увиденном. Визуальные картины, писанные как бы с натуры (а это Марс, Луна, неведомо какое тысячелетие!..), художественные образы, психологические типы, в которых и век спустя мы легко узнаем себя, почти не изменившихся; страсти и душевные терза- ния, нравственные взлеты и падения... Вот этим он брал чита- теля век назад, этим же властно приковывает и сегодня. "Тело его физически умерло в 1946 году - тело мужчины невысокого роста, при жизни обладавшего неприятным скрипучим голосом. Серьезный художник скончался лет за тридцать до то- го, пав жертвой многих обстоятельств. Но сам Уэллс все еще жив во множестве ликов, которые к тому же постоянно конфлик- туют друг с другом",- писал о нем один из плеяды уэллсоведов - сам писатель-фантаст, американец Джек Уильямсон. Действительно, что прежде всего, какие первые факты при- ходят в голову, едва только произнесены эти известные, пожа- луй, всем грамотным людям на планете имя и фамилию: Герберт Джордж Уэллс? Припомним лишь бегло (попутно перебирая в памя- ти читанные и откуда-то услышанные сведения о нем...) Ныне забытый автор длинных и утомительных политических трактатов, некогда признаваемых за откровение пророка. Мастер короткого рассказа и автор многих знаменитых научно-фантасти- ческих романов. Политик-практик, так и не вышедший из стадии "любительства", но тем не менее с равным пиететом принятый и в Кремле, и в Белом доме. Гуру международного масштаба, "чьи сентенции продавались газетам по доллару за слово" (как пишет тот же Уильямсон). Атеист, буквально ненавидевший Бога, и в то же время почти фанатичный пророк новой религии - веры в Святой Дух человеческий; всю жизнь он с упорством, достойным лучшего применения, пытался осчастливить человечество еще од- ним священным писанием... В жизни он заслужил сомнительный титул "самого выдающе- гося донжуана среди кокни" (то есть выходцев из той прослойки лондонского Ист-Энда, которая имущественно характеризуется по-английски как "lower middle class" - "ниже среднего клас- са"). Каким-то непостижимым образом это совмещалось в нем с нежным и верным мужем (достаточно прочитать "Книгу Катерины Уэллс", чтобы убедиться в справедливости этих слов) и любящим отцом, который мог - с единственной целью развлечь сына - на- писать такой шедевр, как "Волшебную лавку". Он не однажды грелся в лучах славы: сначала как сверх- проницательный журналист, потом - как писатель, отец совре- менной научной фантастики; и во все годы он пользовался сла- вой непревзойденного учителя, класс которого к середине века расширился до размеров земного шара... Однако, пожалуй, самое неразрешимое противоречие в лич- ности этого удивительного человека - его отношение к будущему человечества. Утопист, развивавший идеи "открытого заговора" с целью установления нового справедливого мирового порядка - и критик-мизантроп, свирепо нападающий на всякую новую теорию общественного прогресса; как это совместить? Все это - один человек и писатель. Герберт Джордж Уэллс. Его биографии посвящено немало умных и ярких книг, поэ- тому есть смысл пометить лишь некоторые значительные ее вехи. Особенно те, что, хоть извилистым путем, но привели будущего писателя к его "Машине времени". Как уже было сказано, Уэллс вышел из специфической бри- танской прослойки - кокни. Один из дедов будущего писателя служил старшим садовником, другой, пока не разорился, содер- жал трактир. Родители Герберта Уэллса не достигли в жизни и таких "высот": отец тоже был садовником, но младшим, и его духовные горизонты ограничивались крикетом; что же касается матери, то ее исступленная набожность просто запрещала ей возноситься мыслями выше, нежели это диктовалось викторианс- кими представлениями о чести и смирении. Вероятно, и юного Герберта не миновала бы чаша сия, од- нако счастливое обстоятельство быстро отвратило его от заса- сывающей мещанской среды (которую он с тех пор возненавидел, хотя в каких-то чертах его характера среда упрямо проявлялась до последних лет жизни). Он поступает в колледж, расположен- ный в столичном пригороде Южном Кенсингтоне. Колледж, позже получивший название Имперского колледжа науки и технологии, входил составной частью в славный Лондон- ский университет, собравший под своей сенью лучшие умы Анг- лии. Влияние на Уэллса одного из них - выдающегося биолога и пропагандиста дарвинизма Томаса Хаксли (исторически закреп- ленного в нашем правописании как Гексли) трудно переоценить. Для Хаксли биология была не раз и навсегда заданной опи- сательной схемой, но наукой, изучающей прежде всего процесс, постоянно изменчивой и в полном смысле слова живой. Блистате- льный педагог и оратор (на его лекции, бывало, захаживал и сам Дарвин), Хаксли серьезно задумывался над дальнейшим ходом эволюции всего живого на Земле. Последователь Дарвина, он полагал, что, коль скоро эво- люция не останавливается, следует предусмотреть ее грядущие повороты. Особенно те, которые не внушают особого восторга. Самая революционная из тогдашних наук в своих выводах неизбе- жно утыкалась в один "неприятный" вопрос: а что человек - не эволюционирует ли и сам под воздействием резко изменившихся внешних условий (вдобавок к "био-" - еще и техносферы)? Что касается Хаксли, то в этом отношении он был настроен крайне мрачно, не веря в дальнейший моральный или социальный прогресс человечества. Сама по себе эволюция ведь не предпо- лагает ни того, ни другого, природа же космических сил тако- ва, что наоборот, отрицает какую-либо "нравственность" ("кос- мос - это штаб-квартира врага всякой этики", считал Хаксли). Единственный шанс человечества, по мнению автора этой "упадо- чной" теории, состоит в том, чтобы постоянно корректировать слепую эволюцию... Надо ли говорить, как завороженно внимал подобным ерети- ческим речам будущий знаменитый автор "Машины времени"! После окончания университета Уэллс некоторое время учи- тельствовал в различных учебных заведениях, а в свободные ча- сы стал пописывать для удовольствия и для заработка - начав, впрочем, не с рассказов, а со статей. Статей, как он позже сам признавал, высокопарных и амбициозных: "Переоткрытие уни- кального", "Непреклонная Вселенная"... Труды начинающего мы- слителя прошли почти никем не замеченные, что его несказанно раздражало и злило: "Многие годы я искал темы редкие, поисти- не драгоценные... Но чем больше труд мой отвергался, тем в более высокие цели я метил. Все время я палил выше целей, а как только снизил прицел, стал попадать раз за разом". Философские и научные статьи - это и была стрельба по высоколетящим целям. Признание и деньги начали приносить статьи другого плана - популярные, от которых уже рукой по- дать до "низкого" жанра научной фантастики (впрочем, в то время он был не низким и не высоким, а попросту никаким). Та- ков, например, ранний очерк Уэллса "Человек миллионного года", в котором наряду со школярским подражанием Томасу Хаксли от- четливо проступает еще не разведанная, но уже заявленная соб- ственная тема, которой недолго ходить в черновиках... Старт Уэллса в литературе оказался чрезвычайно успешным не только вследствие его редкостного таланта. И даже не пото- му, что писатель столь филигранно точно угадал время, когда подобную книгу особенно ждали. Таланту еще и издательскую почву как следует разрыхлили. Девяностые годы прошлого века - это время бурного рас- цвета английских журналов, превратившихся из своего рода зак- рытого клуба для посвященных (ученых-специалистов) в массовое чтиво. Особенно выделялась издательская империя лорда Эстора во главе с еженедельником "Полл Молл газетт", в редакции ко- торого быстро обратили внимание на способного молодого препо- давателя, пробавлявшегося журналистикой. В 1894 году редактор Льюис Хинд посоветовал Уэллсу по-иному приложить свои разнос- торонние познания в науках. Именно, написать серию "однопри- сестных" (лексическое изобретение редактора, которым он очень гордился) рассказов, в которых главной героиней становилась... сама современная наука с ее поистине непредсказуемыми возмож- ностями. Особый соблазн предложению придавал немалый по тем временам гонорар - по 5 гиней за рассказ; и молодой автор не- долго упирался ("позже, - вспоминал Уэллс, - я с удивлением обнаружил, что в других изданиях мне заплатят еще больше!") Первым опубликованным рассказом стала "Похищенная бацил- ла". С этого момента берет начало биография Уэллса-фантаста. Вскоре редактор другого журнала, "Нейшнл Обсервер" по- просил статью, и Уэллс вспомнил, что в одном из периодических изданий завалялась его статья на тему путешествий во времени. Он быстренько забрал рукопись и переправил ее в "Нейшнл Об- сервер", где она вызвала восторг. Молодому автору даже посо- ветовали добавить какие-нибудь яркие картинки жизни в буду- щем. Он с энтузиазмом принял и эту идею, а в результате мно- гократно переписанная серия из пяти очерков все-таки была на- печатана (оставшиеся два фрагмента никогда не увидели свет). Редкой удачей в подобных случаях можно считать последст- вия. Воодушевившись удачей, молодой автор не только не выбро- сил первоначального варианта, но и в скором времени вернулся к нему с навязчивой идеей "кое-что переделать". По словам са- мого Уэллса, ему претили жесткие рамки научного очерка, а на- против, хотелось сочинять максимально свободно (что-нибудь такое "псевдотевтонское, в духе Натаниэла Готорна"..) Так появился рассказ под названием "Аргонавты Хроноса", героем которого был путешественник во времени (в ранней вер- сии он еще имел имя - Небогипфель, в окончательном варианте так и остался Путешественником во Времени...) Тем временем журнал, напечатавший серию статей Уэллса, был продан, а инициатор всей затеи редактор Хенли перебрался в только что созданный "Новый журнал". Достаточно банальное название для периодического издания - однако в данном случае его учредители не подозревали, как близки они к истине. Их детище обещало стать восхитительной новинкой не только в мире английской журналистики, но и во всей мировой литературе. Только потому, что в этом журнале впервые напечатана уэллсовская "Машина времени". Как легко догадаться, Хенли сделал автору очередное - и вновь на редкость удачное предложение: переписать серию очер- ков в виде увлекательного рассказа - в этом жанре Уэллс уже успел сделать себе имя. И на сей раз он добросовестно выпол- нил поручение и был нимало удивлен щедрому гонорару. Разуме- ется, в те дни оба - Уэллс и редактор - еще не понимали, кто же кого на самом деле осчастливил царским подарком... Вообще история написания "Машины времени" - это совер- шенно святочная сказка о молодом таланте, вовремя нашедшего "своего" редактора! Роман (в жанровых рамках рассказа писателю уже было тес- но) стал безусловной сенсацией года и почти немедленно был издан отдельной книгой в лондонском издательстве "Хейнеман". Кажется, пересказывать сюжет ее нет необходимости: книга неоднократно переиздавалась у нас в стране миллионными тира- жами, и те, кто по какой-либо причине еще не успел с ней оз- накомиться, не пожалеют о потраченном времени, немедленно сделав это. Редко какая фантастическая книга не потеряла сво- ей первозданной свежести по истечении века, а "Машина време- ни" безусловно из их числа. Сам автор назвал свое детище "атакой на человеческую са- моудовлетворенность". И читателям, превыше всего ценившим ду- шевный комфорт, верившим в незыблемость хода вещей - в викто- рианской Англии такие составляли большинство - произведение Уэллса должно было показаться кощунственным вызовом. Однако именно такие дерзкие вызовы общественному мнению обычно и срывают лавры успеха. Наглядно демонстрируя, что за брожение умов маскирует внешнее единомыслие и спокойствие. Формально сюжет состоит из рассказов Путешественника во Времени, который на изобретенной им фантастической машине от- правляется в отдаленное будущее. В книге много "научных" объ- яснений возможности подобных путешествий. ("Наша духовная жизнь, нематериальная и не имеющая измерений, движется с рав- номерной быстротой от колыбели к могиле по Четвертому Измере- нию Пространства-Времени..." - растолковывает ошеломленным слушателям герой-рассказчик.) Вообще по первым страницам соз- дается впечатление, что дальше научно-технической гипотезы о перемещениях в будущее и прошлое автор не двинется. Можно, разумеется, читать роман и так: своеобразное предвосхищение новейших открытий теоретической физики. Тем более, Уэллс и вправду предварил многое из того, о чем горячо заспорили спустя всего какое-нибудь десятилетие... Но все-та- ки главное его открытие, как мне кажется, принадлежит сферам совсем иных наук. Таинственная временная координата, которую, оказывается, можно "оседлать", скользить вдоль нее как по канату - это лишь метафора для истинно нового, ранее неведомого измерения, честь открытия которого всецело принадлежит автору романа. Машина времени - человеческое воображение; оно одно поз- воляет задуматься не только над ближайшими перспективами раз- вития науки и техники, скажем, в следующем столетии (это-то открыли задолго до Уэллса), но и поставить общий философский вопрос о Финале. О конце цивилизации. О том, куда в итоге заведет челове- чество поезд Прогресса. По рассказам Путешественника - в тупик. Человечество как биологический вид распадется на два - на изнеженных, пребыва- ющих в беззаботном "вечном детстве" элоев и звероподобных тружеников подземных шахт - морлоков. Странный симбиоз двух враждебных и в то же время не способных существовать друг без друга половин одного целого... Уэллсу, разумеется, были знакомы идеи знаменитого в свое время английского политика и писателя Бенджамена Дизраэли. Автор романа "Сивилла, или Две нации"(1845) высказывался в том духе, что существует практически неустранимое противоре- чие между нанимателями и нанимаемыми - причем противостояние их не только экономическое, но и психологическое (грозящее перейти на биологию). Однако Уэллс, действуя в традициях но- вой литературы (которую сам же и создал!), постарался довести эту мысль до логического, пусть и абсурдного, конца. "Мне стало горько, - говорит Путешественник, - при мысли, как кратковременно было торжество человеческого разума, кото- рый сам совершил самоубийство. Люди упорно стремились к бла- госостоянию и довольству, к тому общественному строю, лозун- гом которого была обеспеченность и неизменность; и они дости- гли цели, к которой стремились, только чтобы прийти к такому концу...Когда-то Человечество дошло до того, что жизнь и соб- ственность каждого оказались в полной безопасности. Богатый знал, что его благосостояние и комфорт неприкосновенны, а бе- дный довольствовался тем, что ему были обеспечены жизнь и труд. Без сомнения, в таком мире не было ни безработицы, ни нерешенных социальных проблем. А за всем этим последовал ве- ликий покой." Дальше вступили в действие законы биологической эволюции, заставив оба класса биологически же и проспособиться к новым условиям существования: "Природа никогда не прибегает к разу- му до тех пор, пока ей служат привычка и инстинкт. Там, где нет перемен и нет необходимости в переменах, разум погибает. Только те существа обладают им, которые сталкиваются со все- возможными нуждами и опасностями. Таким путем, мне кажется, человек Верхнего Мира пришел к своей беспомощной красоте, а человек Подземного Мира - к чисто механическому труду". Автор сам был потрясен собственным открытием. Оказывает- ся, вовсе не эволюция (в смысле восходящего процесса) ждет в будущем человеческий род, а наоборот - деградация, возвраще- ние в первобытную дикость. И даже дальше - "во тьму, из кото- рой возникла Вселенная... прощаясь с жизнью, которая со вре- менем уничтожила самое себя". И ничто это сползание в бездну остановить не в силах... Грустные мысли о судьбах человечества отягощаются горе- чью личной утраты: погибает единственный близкий человек, ко- торого Путешественник во Времени и не чаял отыскать в этом бесконечно чуждом мире. С потерей юной Уины (кто она ему бы- ла: возлюбленная? дочь?) ничто его больше в этом мире не дер- жит, даже любопытство. Он снова садится в свою машину, чтобы отправиться в какое-то уж совершенно невообразимое будущее и отогнать прочь одну мучившую его догадку. Увы... Он прибывает как раз вовремя, чтобы воочию наблю- дать конец не только человеческой цивилизации (ее давно нет и в прах развеялись все следы человеческой деятельности), но и закат жизни на Земле. Невозможно забыть эту жуткую картину. Путешественник со своей Машиной - последний человек на Земле и последний остав- шийся продукт его деятельности - на фоне, может быть, послед- него заката. Неестественно огромное багровое светило остыва- ет, и просто физически ощущаешь, как на мир наползает тьма. "Темнота быстро надвигалась. Холодными порывами задул восточный ветер, и в воздухе гуще закружились снежные хлопья. С моря до меня донеслись всплески волн. Но, кроме этих мерт- венных звуков, в мире царила тишина. Тишина? Нет, невозможно описать это жуткое безмолвие. Все звуки жизни, блеяние овец, голоса птиц, жужжание насекомых, все то движение и суета, ко- торые нас окружают, - все это отошло в прошлое. По мере того как мрак сгущался, снег падал все чаще, белые хлопья плясали у меня перед глазами, мороз усиливался. Одна за другой погру- жались в темноту белые вершины далеких гор. Ветер перешел в настоящий ураган. Черная тень ползла на меня. Через мгновение на небе остались одни только бледные звезды. Кругом была неп- роглядная тьма. Небо стало совершенно черным". Когда Путешественник с каким-то первобытным ужасом наб- людает эту леденящую картину, занимавшая его драма элоев и морлоков остается как бы позади - не только веков и тысячеле- тий, но и за чертой морального сочувствия, эмоций, размышле- ний. Ничего не значащий мимолетный эпизод в багрово-черной мистерии, которая разыгрывается перед глазами... Fin de siecle ("конец века") - так искусствоведы называ- ют период 1890-х годов, время, когда и появилась "Машина вре- мени". Прощаясь с веком, человечество особенно нуждается в апокалиптических пророчествах - и надо сказать, литература обычно исправно поставляла их в канун каждого очередного сто- летия. Своими картинами заката человечества Герберт Уэллс вроде бы "подыграл" читательским ожиданиям. Однако его роман не только прощался с веком относительно благополучным, столетием ясных ответов на все вопросы, незыб- лемых моральных принципов и неиссякаемой веры в Прогресс. В еще большей мере "Машина времени" предваряла век нарождающий- ся, когда со всем этим показным спокойствием и стабильностью будет покончено решительно и бесповоротно. Поэтому не будет большой ошибкой начать отсчет литерату- ры XX века именно с романа великого английского фантаста. ...Из своего последнего путешествия герой романа не вер- нулся. Что случилось с ним, его собеседники и читатели никог- да не узнают. Остались только привезенные им из будущего цве- ты - единственное подтверждение истинности его путешествий (ибо таких цветов в настоящее время нет на Земле). Доказа- тельство "того, что, даже когда разум и сила уходят, благо- дарность и нежность остаются жить в сердце человеческом". Если имеется в виду Уина и ее сородичи-элои, то финаль- ная фраза, конечно, звучит сдержанно оптимистично. Но стоит вспомнить, что и раздвоенная цивилизация элоев-морлоков ушла бесследно, оставив планету в наследство каким-то жутким ги- гантским "крабам", - и от уэллсовского "оптимизма" идет мороз по коже. И ощущаешь себя самого Путешественником во Времени, наблюдающим закат жизни на Земле... Может быть, это читателей своих Герберт Уэллс оставил в тревоге и сомнениях: каким будет их выбор в будущем: станут они элоями или морлоками? И еще вопрос, что лучше... Утопия или антиутопия непременно ответила бы однозначно, хотя и каждая по-своему. Истинная находка Уэллса в том, что он оставил открытыми оба пути. Заставил читателя задуматься - и еще не раз возвращаться к этим мучительным вопросам. Словом, написал не утопию и не ее отражение с частичкой "анти-", а научно-фантастический роман. Своим уникальным чутьем пророка он разглядел контуры грядущего - причем не отдаленного, а совсем близкого, когда людям ничего не останется, кроме как задуматься над всем этим. "Машина времени" стала его подлинным литературным дебю- том. Писательский мотор быстро вышел на полные обороты, и но- вых книг недолго оставалось ждать...