"В мире книг" ВЛ. ГАКОВ СТРАНСТВУЮЩИЙ РЫЦАРЬ В СТРАНЕ ФАНТАЗИИ К концу прошлого века фантастических произведений было великое множество, а писателей-фантастов - считанные единицы. Ничего парадоксального в этом нет: эту литературу тогда еще писали от случая к случаю - в основном, авторы, которые очень удивились бы, назови их кто "фантастами". Территория Страны Фантазии оставалсь в полном смысле слова Terra Incognita, де- вственной землей, "местом, где водятся драконы", и охотников поселиться надолго в этой неуютной загадочной стране находи- лось немного. Однако неизвестность и пугает, и манит. В поисках прик- лючений и новых впечатлений забредали в Страну Фантазию рыца- ри, коих не смущали досужие россказни о драконах. Правда, на- ведывались рыцари эпизодически, совершали запланированный "подвиг" - и поминай как звали. Редко кто возвращался... Одним из таких странствующих рыцарей был великий амери- канский сатирик Марк Твен. Мне кажется, нет нужды напоминать читателю, что под этим псевдонимом писал Сэмюэл Ленгхорн Кле- менс (а вот то, что "марк твен!" на жаргоне лоцманов означало "мерка два", то есть безопасный, свободный от мелей фарватер, знают, вероятно, немногие), подаривший детям всего мира обра- зы Тома Сойера и Гека Финна. Писатель тоже посетил заповедную страну один-единствен- ный раз - хотя планировал вернуться еще... - но о его подвиге молва идет вот уже век. Он и сам, вероятно, несказанно уди- вился бы, поглядев на неиссякающую череду паломников, протап- тывающую сегодня открытую им тропу... О короле Артуре и рыцарях Круглого Стола я, как и боль- шинство моих сверстников, впервые узнал от Марка Твена. И только позже с немалой натугой одолел необъятный том "факти- ческого материала" - "Смерть Артура" Томаса Мэлори. И хотя американский писатель не скрывал иронии, мы, маленькие чита- тели, все написанное приняли за чистую монету. Случаются та- кие редкостные удачи для всякого пишущего, когда книга чита- ется одинаково хорошо и детьми, и взрослыми. Роман Твена - безусловно из их числа. Хорошо помню, как грезил тогда рыцарскими доспехами, строил из пластилина замки, а "любовь" в романах Вальтера Скотта торопливо пропускал, всецело отдаваясь ни с чем не сравнимой прелести - описаниям турниров. Все правильно - в этом возрасте средневековье еще в большей степени "литерату- ра", нежели реальная история... И роман Марка Твена (а уже состоялось знакомство с Томом Сойером и его непутевым друж- ком, и на всю жизнь пленила грустная сказка про принца и ни- щего) я воспринял как роман исторический. Хотя странный это был "исторический" роман... Он был полон юмора - взять хотя бы эту нелепую фигуру деловитого янки в пудовых доспехах, или рыцарей-велосипедис- тов, ведомых непобедимым Ланселотом, или противного мага-хал- турщика Мерлина... Многое показалось, наоборот, скучным, по- литико-экономические лекции, которыми напичкан роман, я отк- ровенно пропускал; не задерживались в сознании и язвительные выпады против монархии и церкви. И еще тягостное впечатление оставил финал. Обескуражива- ющий, какой-то даже нелепый в "романе о рыцарях". Душа жажда- ла продолжений, а писатель вдруг взял да и оборвал рассказ на полуслове, как будто задумался о чем-то или засомневался. В чем именно - я тогда не в состоянии был понять. Взрослым я перечитывал совершенно иное произведение. Велосипедно-рыцарский балаган отъехал в сторону, а на первый план выдвинулось незамеченное ранее. Оказывается, да- леко не беззлобны были шуточки великого насмешника, подобно ядрам, они крушили вековые бастионы европейских монархий - в конце прошлого века еще не ставших "данью традиции", но ре- ально и чаще всего жестоко правивших своими подданными. Бого- хульник не боялся ни бога, ни черта, пересчитывая ребра слу- жителям и того и другого на земле. Ну, и рикошетом достава- лось своим, американцам: их улыбчивому оптимизму и беззастен- чивой деловой хватке, чуждой каким бы то ни было сантиментам при вторжении в чужую историю и чужую культуру. Когда Марк Твен говорил о венценосных особах, он, по-мо- ему даже терял обычно присущее ему чувство самоиронии. Уже не сатирик злословил, а беспощадный обвинитель чеканил приговор. "Королевский трон, - читаем мы в его записных книжках, - не может рассчитывать на уважение. С самого начала он был захва- чен силой, как захватывает имущество разбойник на большой до- роге, и остался обиталищем преступления. Ничем, кроме как си- мволом преступления, он и быть не может. С тем же успехом мо- жно требовать уважения к пиратскому флагу. К доброму монарху следует отнестись, как к пирату, который в промежутке между преступлениями читает проповедь в воскресной школе; дурной монарх не вправе рассчитывать и на это". А в тексте романа, где таких сентенций не счесть, встре- чаем: "Ей-богу, любая монархия, даже самая умеренная, и любая аристократия, даже самая скромная, оскорбительны..." Вот вам и милый ненавязчивый юмор. Совсем иной предстает книга по прошествии лет. Серьезной и горькой. Хотя задумана она была, кажется, просто незлобивой шуткой. В отличие от многих последователей - научных фантастов - Марк Твен отталкивался не от идеи, а от образа. Ему просто почудилось, или приснилось нечто - эпизод, сценка, не связан- ные ни с каким сюжетом. И этого оказалось достаточно, чтобы на полные обороты заработал мотор фантазии. "Вообразил себя, - читаем мы в тех же записных книжках, - странствующим рыцарем в латах, в средние века. Потребности и привычки нашего времени; вытекающие отсюда неудобства. В латах нет карманов. Не могу почесаться, насморк - не могу высморкаться, не могу достать носовой платок, не могу выте- реть нос железным рукавом. Латы накаляются на солнце, пропус- кают сырость, когда идет дождь, в морозную погоду превращают меня в ледышку. Когда я вхожу в церковь, раздается неприятный лязг. Не могу одеться, не могу раздеться, В меня ударяет мол- ния. Падаю и не могу сам подняться"... Так много сказано в этих неприбранных рабочих заметках! Тут и живой образ, и завязка сюжета, и множество просто смеш- ных деталей - и детали трагикомические. Но - пока это только видение, облачком проплывшее в мозгу; мысль заработает позже, хотя куда это все заведет, в ту пору вряд ли себе представлял и сам автор. К 1886 году идея начинает воплощаться во что-то конкрет- ное. Писатель вспоминал, как за два года до того, устав от бесчисленных публичных выступлений, осенними вечерами листал зачитанную до дыр "Смерть Артура" Мэлори. Как раз то, что нужно! "Я мысленно принялся строить план книги. 11 ноября 1886 года, выступая в Гросвенорс-Айленд, я прочитал первую главу (все, что к тому времени было написано) и в заключение рассказал, что будет в книге дальше". Плод его фантазии вызревал неторопливо. И уже отодвинул- ся куда-то на задний план, превратившись просто в смешной эпизод, каких много в романе, образ современника Твена в не- лепых доспехах; забил фонтан неиссякаемого твеновского остро- умия, память кстати подсказала кое-какие впечатления, выне- сенные из поездок в Европу... Словом, когда в декабре 1889 года постоянный издатель Марка Твена - фирма "Харперс" пора- довала читателей новым романом с длинным названием "Янки из Коннектикута при дворе короля Артура", понять, откуда все это выудила фантазия писателя, было уже решительно невозможно! Но все-таки - при чем здесь научная фантастика? Читавшие роман помнят, конечно, что никакими научными или даже хотя бы квазинаучными объяснениями по поводу зага- дочного перемещения своего героя в Англию YI века Марк Твен себя не утруждал. Механик из Хартфорда, штат Коннектикут, просто получил чем-то тяжелым "по кумполу", а очнулся уже в заповедном прошлом, вблизи легендарного Камелота. И тем не менее, для всякого искушенного читателя научной фантастики роман Марка Твена - один из столпов любимой лите- ратуры. И потому, что книгой открывается целый новый мир для последующих поколений фантастов, и благодаря неброским дета- лям, о которых еще будет сказано, - эта книга вполне заслужи- вает почетного места на полке научно-фантастической классики. Писал ли Марк Твен научную фантастику? Вопроса нет - достаточно произнести магическое: путешествия во времени... Он несомненно стоял у истоков. И открытая им жила оказа- лась настолько золотоносной, что и века не прошло, а тему буквально "затерли", превратили в прием-индульгенцию, покры- вающую самый тяжкий грех в фантастике - отсутствие фантазии! Но это так, к слову; в конце прошлого века тропу еще нужно было отыскать и разведать. И кроме того, Марк Твен по- шел по тропе не вперед, как все, а назад... C "будущим" в те годы фантасты были на дружеской ноге. Вслед за анонимным автором романа о короле Георге YI, за бо- лее известным утопическим романом француза Луи-Себастьяна Ме- рсье "Год 2440-й" (1772) вылазку в грядущее успели совершить десятки писателей разных стран. В одной только американской литературе достаточно вспомнить проснувшегся от многолетнего сна Рипа Ван Винкля - героя повести Вашингтона Ирвинга, или уже знакомую книгу Эдварда Беллами. Будущие века активно ис- следовались, обживались, а вот прошлое... Если не считать по- лу-мистической "Повести Скалистых гор" Эдгара По, герой кото- рой в результате переселения душ переживает события 65-летней давности, то пионером по праву следует считать Марка Твена. Да и не простым "туристом" отправился в артуровскую Анг- лию его прагматичный и неунывающий янки... И за тринадцать веков "от дома" он недолго предается унынию: "Будучи практичным коннектикутцем, я отложил разреше- ние всей этой загадки... перестал об этом думать и сосредото- чил свое внимание на обстоятельствах данной минуты, чтобы ис- пользовать их по возможности выгоднее... Я был похож на Ро- бинзона Крузо, попавшего на необитаемый остров, - подобно ему, мне приходилось довольствоваться обществом домашних животных, и, чтобы сделать жизнь хоть сколько-нибудь сносной, я должен был поступать, как он: изобретать, придумывать, создавать, изменять то, что уже существует; я должен был беспрестанно работать мозгами и руками. Что ж, это как раз в моем вкусе". Активное вмешательство в прошлое, запутанный клубок проблем, с этим связанных, - вот что сближает роман Марка Твена с современной научной фантастикой. Если понимать науч- ность шире, чем понимают те, кто видит в ней лишь мигающие лампочками приборные доски да переплетение проводов. Научность же - в методе, а не в пространных разъяснениях, не в декорациях или реквизите. Метод построения мира, сюжета, конфликта должен быть научным, а как там герои путешествуют в прошлое и возможно ли вообще такое путешествие, дело десятое. И еще научность непременно проявит себя в том, как пове- дет себя герой, попавший в совершенно невероятные условия. Будет размышлять, действовать, приспосабливаться к фантасти- ческому миру - значит, чистой воды научная фантастика. Ос- тальное, как говорится, нюансы... И вот таким подлинно научным фантастом был Марк Твен. Как жаль, что он лишь однажды сподобился завернуть в Страну Фантазию. Ведь ему удалось разглядеть все детали проблемы, которая спустя чуть меньше века будет постоянно мучить многих его коллег по перу: проблемы вмешательства в ход истории. Потому-то и странным кажется финал, что герой Марка Тве- на, да и сам автор, словно с размаху налетели на непроходимую стену. Остановились, задумались. И с горечью поняли всю без- надежность своей затеи... Поначалу замыслы героя скромностью не отличаются, что и не могло быть иначе - для американца она не относится к числу добродетелей. Сначала переломить хребет странствующему рыцар- ству, затем устранить от управления государством господствую- щую церковь. И наконец, ликвидировать монархию и волевым уси- лием насадить в средневековой Англии буржуазную демократию, в идеалах которой были воспитаны и автор, и герой романа. И по первым шагам нового "прогрессиста" создается впечатление, что не теряющийся ни в какой ситуации янки добьется-таки своего! Он и добился бы - в романе какого-нибудь среднего ремес- ленника. Но никак не в книге большого писателя, и в фантасти- ке своей верного реализму. В противном случае получился бы костюмированный истори- ческий боевик. С множеством приключений и интриг, но без той единственной фразы, которая сорвалась с губ твеновского ге- роя: "Я дал себе слово, что, если буду жив и если не потеряю власть, я казню рабство. Я буду палачом рабства, - но надо стремиться к тому, чтобы стать его палачом волею народа". Такое шутя не скажешь... Писатель только-только просмотрел корректуру романа, как пришло известие о свержении монархии в Бразилии. В письме к другу в издательстве он комментирует это событие: "Рухнул еще один трон, и я купаюсь в океане блаженст- ва... Вы уже получили последнюю корректуру моей новой книги. Если вы заглянете на страницу пятьсот с чем-то, вы увидите прокламацию моего коннектикутского янки, в которой он провоз- глашает низвержение монархии Артура и объявляет Англию рес- публикой. Сравните ее с прокламацией, провозгласившей падение бразильской монархии и рождение Соединенных Штатов Бразилии, чтобы затем иметь право защищать моего янки от обвинений в плагиате. Это просто сходство идей, и ничего больше. Прокла- мация янки была в наборе уже неделю тому назад. Это просто одно из тех странных совпадений, которые случаются так часто". Как ни сочувствует Марк Твен своему энергичному герою, как ни желает ему успеха во всех его начинаниях, художествен- ная логика диктует иной конец, нежели триумфальный happy end. Это только в самом начале янки борется - и успешно - с отдельными недоброжелателями (Мерлин) или даже с целой со- циальной прослойкой (рыцарство); впоследствие ему придется преодолевать сопротивление всего народа Англии... Сопротивле- ние общественного уклада, сложившегося под влиянием собствен- ных законов, по сути дела - сопротивление Истории. И хотя развязку подталкивает стечение обстоятельств, са- ма она предопределена. На чашечках весов Истории, которую ге- рой романа так легкомысленно пытался перекроить на свой лад. Да, для англичан VI века он маг, чародей, всемогущий бог. И уверенности, энергии у него хоть отбавляй. Но... труд- но быть богом, когда имеешь дело с законами истории. Сказаны эти слова про "богов" спустя три четверти века, в другой стране, но также писателями-фантастами, к которым мы еще вернемся. И они же, в другом своем произведении, вложили в уста персонажа такие слова о том, что "История - это хребет человечества, и, вмешиваясь в нее, мы ломаем этот хребет"... Марк Твен от подобных умозаключений был далек - время не пришло. Но как великий художник, он это интуитивно почувство- вал. Потому и убил своего янки в момент его наивысшего успеха. Но ведь и не вмешаться в судьбу - не "исторических сил", не "масс", а конкретных живых людей, подвергающихся унижению и гнету, - значит перестать быть человеком. А отсюда - драма- тический конфликт, страдание и напряженные поиски выхода; и выходит, что проблема настоящая, не высосанная из пальца, о какой только мечтать может всякий писатель! Проблема жива и поныне. И всяк берущийся за перо автор обязательно должен вспомнить того, кто первым разведал к ней подходы. Благородного рыцаря без страха и упрека, всего-то раз заглянувшего в Страну Фантазию...