"В мире книг" ВЛ. ГАКОВ НЕСТАРЕЮЩАЯ АЭЛИТА Разговор об этой фантастической судьбе логичнее начать... с конца. С последних ее страниц. В мире научной фантастики полным-полно самых разнообраз- ных наград. Американские "Хьюго" (присуждается любителями-фэ- нами) и "Небьюла" (профессиональная), французский "Приз Апол- лон", шведская премия имени Жюля Верна; и десятки других в Европе, Азии и Америке. В 1980 году пришел и на нашу улицу праздник: был учреж- ден первый - и пока единственный - аналогичный советский приз за лучшую книгу года. Инициатором выступил популярный журнал для юношества "Уральский следопыт", издающийся в Свердловске; там же, в уникальной "минеральной кладовой" страны уральские мастера-камнерезы создали загадочного вида статуэтку в пол-метра высотой: от тяжелого обсидианового постамента к ша- рику из горного хрусталя-волосатика тянется, вьется причудли- вым изгибом, какой-то "фантастической" спиралью тонкая полос- ка из титана... Приз изготовили, собрали авторитетное жюри; оставалось окрестить новорожденного. Требования к названию были очевид- ны: чтобы сразу стало ясно, в каком жанре присуждается пре- мия, чтобы было емким, лаконичным (и по возможности благоз- вучным). Наконец, имя должно было вызывать какие-то ассоциа- ции с фантастикой советской. Журнал провел конкурс среди читателей, и более половины участников предложило назвать приз "Аэлитой". Аэ-ли-и-та... Кто будет спорить, что певучее имя прек- расной марсианки действительно неотделимо от истории нашей фантастики. Эта литература пошла у нас с романа Алексея Толс- того, и по сей день многие начинают знакомство с фантастикой чаще всего с него же. И так - без малого век. И хотя сегодня-то ясно как божий день, что ничего этого не было и не предвидится - ни древней загадочной, удивительно красиво "загнивающей" марсианской цивилизации, ни потомков легендарных атлантов, ни самой пепельновласой красавицы с пе- чальными глазами, книга - живет. Не стареет и, отрицая очеви- дное, вбивает клин в самый свод наших представлений о досто- верности фантастического. "Аэлите" выпала завидная судьба. Книга не покрылась пылью, затерянная на библиотечных полках, не покрылась и пре- словутым хрестоматийным глянцем, со школьной скамьи вызываю- щим зубную боль. Наоборот, теперь это та самая подлинная классика, которую не "изучают", не "проходят в школе", а про- сто читают. И не по синусоиде "успех-забвение", а постоянно, все эти годы читают... Читают, несмотря на то, что книга буквально напичкана ошибками и художественными просчетами, старательно отмеченны- ми критиками! В общем-то все в ней безнадежно устарело, но... "Аэлите" по-прежнему сопереживают, она, как и семьдесят лет назад, волнует воображение. Будит в душе какие-то неотменен- ные рациональным веком "иррациональные" чувства. Любовь. Грусть. Тяга к непознанному. Готовность к самопожертвованию. А книге-то немало - скоро "без четверти" век. ... 1922-й год по праву можно назвать временем рождения советской научной фантастики (вот мы и вспомнили о нем еще раз, как обещали). Еще свежа память о лихом испытании, когда горем, кровью и чудовищными разрушениями прошлась по телу мо- лодой Советской республики гражданская война. Кровоточили ос- тавленные ею раны: тиф, голод, разруха, бунты (мы по давней традиции именно так их величали, и лишь недавно посмотрели правде в глаза - то были крестьянские восстания, подавлявшие- ся и белыми, и красными). До фантазий ли... А в далеком сибирском городке никому не известный Вивиан Итин публикует свою утопию, мало кем прочитанную. И тем же годом датировано появление первых глав романа "Закат Марса", позднее сменившего название на "Аэлита". Сегодня трудно пред- ставить образованного человека, которому бы это имя ничего не говорило; но и в момент своего появления роман просто никак не мог пройти незамеченным. Имя автора сыграло тут свою роль. Не буду перечислять общеизвестные факты биографии классика советской литературы. Разве что напомню читателю лишь некоторые "говорящие" детали. Например, такую: еще в гимназические годы (родители от- дали мальчика не в классическую гимназию, а в реальное учили- ще провинциальной Сызрани) будущий писатель с головой погру- зился в чтение - и составляла его, в основном, литература приключенческая. "...добрался до Жюля Верна, Фенимора Купера, Майн-Рида и глотал их с упоением, - вспоминал он, - хотя ма- тушка и отчим неодобрительно называли эти книжки дребеденью". Или тот факт, что писатель получил высшее образование не где-нибудь, а в петербургском Технологическом институте. Участвовал в студенческих волнениях... Писал стихи, старательно подражая сначала Надсону (кото- рому в ту пору подражали все), а потом поэтам-символистам... Разве в этих выхваченных из биографии мозаичных осколках не вырисовывается образ будущего автора "Аэлиты" и "Гипербо- лоида инженера Гарина"? По-моему, он просто не мог после это- го не написать своих знаменитых книг! История создания "Аэлиты" неотделима от перипетий возв- ращения Алексея Николаевича Толстого на родину (покинул ее в 1919 году, когда к Одессе подошли банды очередного "атамана"). Писатель работал над книгой в Германии, в маленьком ку- рортном месте на берегу моря, неподалеку от Геринсдорфа, где в то время жил Максим Горький. Работал увлеченно, как будто знал, что в его судьбе книга будет значить нечто большее, чем увлекательный авантюрный роман. В октябре 1922 года он пишет Чуковскому: "...спешно кончаю роман ("Аэлита" - закат Марса). Аэлита - имя очень хорошенькой и странной женщины. Роман уже переводится на немецкий..." Впоследствие Корней Иванович с долей иронии вспоминал: "Что с ним [с Толстым] случилось, не знаем, и он внезапно весь переменился. Переменившись, написал "Аэлиту". "Аэлита" в ряду его книг - небывалая и неожиданная книга, книга не о прошлом, не о будущем. В ней не Свиные Овражки, но Марс. Не князь Серпуховский, но буденновец Гусев, и тема в ней непохо- жа на традиционные темы писателя: восстание пролетариев на Марсе. Словом, "Аэлита" есть полный отказ Алексея Толстого от того усадебного творчества, которому он служил до сих пор". Если вспомнить, что фантазия о Марсе была написана между двумя редакциями "Сестер" - эмигрантской и первой советской, то легко представить себе, что за перелом свершался в душе писателя. Знаменательно, что именно "Аэлиту" он читал в сове- тском посольстве в Берлине накануне возвращения в Россию. Можно сказать, книга стала для него мостом на родину. Случилось это летом 1923 года. К 1 августа, когда поезд доставил семейство Толстых в Петроград, роман успели опубли- ковать в журнале "Красная новь" (под названием "Закат Марса"; позже, например, в Полном собрании сочинений Алексея Толсто- го, роман называется уже "Аэлита, или Закат Марса"). Рукопись по главам переправлялась в редакцию прямо из Берлина. Кстати, публикация началась в 1922 году, а закончилась в начале 1923-го, так что, строго говоря, датой выхода "Аэлиты" 22-й год назван по ошибке - но уже закрепленной "традицией"... Ро- ман немедленно вышел отдельным изданием, причем, приличным по тем временам тиражом в 10 тысяч экземпляров. Критика встретила первую ласточку советской фанастики холодно. Поиронизировали над всей этой "междупланетной жутью" эстеты - Чуковский, Тынянов; по обыкновению проявили классо- вую бдительность разного рода "лефовцы" и "рапповцы", печатно (правильнее было бы сказать - доносно) призвавшие не очень-то доверять разным блудным сынам "из графьев". Даже автор благо- желательного предисловия к вышедшему в 1929 году собранию со- чинений писателя, П.Медведев не удержался: "Право же, не сто- ило за всей этой малостью и пустяковиной лететь на Марс!" Сколько их было, таких медведевых, в разное время поуча- вших советскую фантастику, что ей писать и как - всех время и смело. Книга же, вопреки указаниям доброжелателей, осталась. Феномен "Аэлиты" с ходу не объяснишь, хотя сделать это пытаются не первый десяток лет. Попытка сжато пересказать сюжет вызывает в себе самом чувство неловкости. Ну что там особенного, в чем изюминка по сравнению с другими книгами-современницами? Гениальный изобретатель, неврастеничный и бесконечно одинокий, разыскивает попутчика для полета на Марс в создан- ном им фантастическом аппарате. Находит он только что вернув- шегося с фронта красноармейца, своим неистребимым оптимизмом и жизнелюбием тот составляет на диво удачную пару "мятущему- ся" интеллигенту-ученому. Летят они себе с приключениями на Марс, а там встречают потомков жителей легендарной Атлантиды, в незапамятные времена открывших секрет космических полетов. Инженер с ходу влюбляется в местную принцессу (разумеет- ся, красавицу - кто-нибудь слыхал про инопланетных венценос- ных дурнушек?). Любовь у них роковая и томительно-прекрасная, как в немом кино - и столь же нереально-"киношная". Но вполне в духе времени... Спутник его парень попроще, ему не до "мер- лехлюндий", он прилетел на Марс делать дело. Так же самозаб- венно и без оглядки, как инженер Лось - в любовь, красноарме- ец Гусев с головой бросается в местную "политику". Он готовит революцию с целью освобождения угнетенного "марсианского про- летариата". И тоже - неудачно... Героям еле удается спастись и жи- выми-невредимыми добраться домой, на Землю. Такое в 20-е годы можно найти в десятках книг. И лишь одно вроде бы недоговорено в этом ироничном ми- ни-пересказе. Без чего представление об "Аэлите" останется не просто досадно неполным - абсолютно искаженным. Это последние страницы романа. Помните? В земную стылую пургу, преодолев сотни миллио- нов километров еще более страшного холода, тьмы и пустоты, летят с далекого Марса слова: "Сын Неба, где ты?"... И сколь- ко в том крике отчаяния, какой-то поистине вселенской любви, и такой же вселенской тоски по теплоте и пониманию! Дюжины "космических любовных романов", в свое время зачитанных до дыр гимназистками, ныне забыты - навсегда. Но не "Аэлита"! О чем эта книга? Странный вопрос. Обо всем. О жизни - ее не охватишь аннотацией в духе только что сочиненной! Нового сюжетного хода Алексей Толстой не изобрел, верно. Но и Шекспир, как известно, заимствовал сюжеты у кого ни по- падя; и даже, вероятно, Эсхил ничего нового не придумал... Новым было качество, масштаб, уровень осмысления - и "очувст- вления" - старых истин; эта новизнв и обеспечила "Аэлите" долгую жизнь. Однако предсказать книге успех тогда, в начале 20-х го- дов - вряд ли кто решился бы. С обращением к фантастике Итина все ясно: в большей степени профессиональный революционер, нежели писатель, он грезил прекрасным будущим, за которое сражался в собственном настоящем. А Толстой? Столбовой дворя- нин, завоевавший известность романист; в душе порвавший с эмиграцией, но еще не ставший к тому времени советским граж- данином - и вдруг откуда ни возьмись: фантастический Марс, атланты, неземная во всех смыслах любовь... Марсианской темой (в то время это непременно значило: красивое угасание древней цивилизации, дворцы с подземельями, населенными гигантскими пауками, высохшие каналы и, разумеет- ся, принцессы...) - читателя той поры удивить было трудно, Марс успел превратиться в самый обкатанный полигон научной фантастики. Но что было читателю голодной изможденной России до этого приторно-сладкого декаданса? И все же интуиция художника подсказала Алексею Толстому выбор безошибочный. "Аэлита" быстро и без труда завоевала сердце молодого советского читателя. Страна лежала в руинах и поднять ее из развалин мог в те годы только нечеловеческий энтузиазм. Нужны были романтики, безумцы, которые смотрели на невозможное как на вызов, а не на барьер. Без таких было - не выжить. Толстой точно уловил хмельной дух времени, поэтому в его книге всего - чересчур: сжигающая, безоглядная любовь Лося к Аэлите, право же, стоит революционного горения правдолюбца и защитника угнетенных Гу- сева. Это "чересчур" диктовалось самой эпохой - и было оцене- но читателями-современниками по достоинству. Сумасшедшей, фантастической любовью, попиравшей прост- ранство и время, зачитывались не впечатлительные барышни-инс- титутки, а полуголодные рабочие, солдаты, студенты, строители нового мира (Гусев-то для них был изначально своим!). Те, кто в реальности ежечасно, ежедневно свершал, казалось бы, нереа- лизуемое, кто только что сменил винтовку на мотыгу и масте- рок. Им оказались позарез нужны и эта межпланетная любовь, и эта межпланетная революция! С тех пор мы изрядно повзрослели (по крайней мере хочет- ся верить). И уже с грустной улыбкой, а иногда и вовсе без оной, вспоминаем прежние восторги, бурные заблуждения моло- дости. А ведь молода и бесшабашна была ранняя советская фан- тастика, с поразительной непринужденностью "решала" она слож- нейшие конфликты, от личных до общечеловеческих! Но всему свой черед, и безрассудный "революционный энтузиазм" законо- мерно уступил место - сначала непростым вопросам. А после и покаянию, мучительной переоценке ценностей. Многое сегодня вызывает в "Аэлите" резкое неприятие. Прежде всего это "революция" Гусева, к ней уже нельзя отно- ситься так, как это было в 1922-м. Прошло без малого полвека, и в советской научной фантас- тике появились произведения (тему эту начали братья Стругац- кие), в которых проблема "вмешательства-невмешательства" в дела иной цивилизации рассмотрена по-иному, ответственнее и серьезнее. И кипучее горение Гусева, его мечта о "присоедине- нии к Ресефесер планеты Марс" выглядит по меньшей мере наив- ным анахронизмом. Как и не допускающая сомнений убежденность в своем праве на подобную акцию. Нынешний читатель, конечно, куда "подкованнее" - и от- нюдь не чтение научной фантастики сделало его таким... Он прекрасно знает, что это будет за сложнейшая нравственная и социальная проблема - Контакт. Какой деликатности, терпения, выдержки потребует от будущих разведчиков иных миров. И какие тяжкие моральные сомнения, вероятно, породит. Сегодня герои лучших произведений научной фантастики бе- зусловно отдают себе отчет в пагубности какого бы то ни было "экспорта революции" - да еще инопланетной! И рефлексируют они не потому, что слабы духом. Давит груз тяжелейшей ответ- ственности, а кроме того - еще и реальный исторический опыт, незнакомый Гусеву. Время гусевых было иным. Кстати, талант художника и на этот раз не подвел автора. Критики не раз отмечали - и читатели, надо думать, сог- ласны: во всей книге, по сути, один живой персонаж - Гусев. (Правда, из последующих изданий романа исчезли некоторые "по- рочащие" его эпизоды. В размышлениях своих о марсианской ре- волюции, Гусев, например, не гнушался выменивать у "туземцев" красочные безделушки...) Однако, явно симпатизируя гусевскому революционному задору, Толстой весьма убедительно показал и полную изначальную обреченность его затеи. Воистину художественная правда выплеснется на страницы, даже если сам писатель не заметит ее или попытается скрыть. Впрочем, в этом случае "не подведет" идеологический чи- новник, у которого наметан глаз на крамолу. Ярлык "экспортера революции" незримо висел над Гусевым и его создателем все эти десятилетия. Замалчивать саму книгу поостереглись, поколения воспитаны на ее романтике и освоения космоса, и мировой революции. Наоборот, со временем "Аэлиту" канонизировали, а критики в предисловиях и послесловиях друж- но разъясняли молодому читателю про очевидные болезни роста - время-де было такое... И это, в сущности, верно. Но почему же тогда с невиданным ожесточением препятствовали выходу на эк- ран киноверсии романа (древняя протазановская лента, во-пер- вых, имела мало общего с сочинением Толстого, а во-вторых, воспринималась как "классика немого кино")? Многие режиссеры пытались - но перед ними стояла несокрушимая стена... Но все-таки - "экспорт" имел место? Или нет? Конечно, никакого осуждения деятельности Гусева в книге не найдешь; он - производное своей эпохи и иначе поступать, ясное дело, не мог. Писать этот образ как-то по-иному значило бы вводить его в явное противоречие со временем, породившим именно такой тип человека. Но если уж пользоваться сконструи- рованным позже ярлыком, то мне представляется, что одним из ранних и убедительных контрпримеров этой лже-идеи явилась как раз толстовская "Аэлита". Уже тогда, в 1922-м... Вообще книга родилась не в пустой культурно-исторической нише, отразив все популярные увлечения молодой фантастики. Равно как и все ее заблуждения. Если не испытывать чересчур большого пиетета перед клас- сиком - а это и означает не способствовать возникновению но- вого "культа личности", - то иначе, как мировоззренческим лоскутным одеялом "Аэлиту" не назовешь. Чего только в романе не намешано (правда, наши критики, предваряя очередное его переиздание в молодежном издательстве, мудро не акцентировали на этом внимание)! Уэллс, Джек Лондон, американец Берроуз и поляк Жулавский, поэт Брюсов и философы Освальд Шпенглер и Рудольф Штайнер... Трудно ожидать иного, если представить себе, в какой ду- ховной атмосфере создавалась книга. Толстой, как вспоминает Н.Крандиевская-Толстая, с энтузиазмом рассказывал,как всегда мечтал написать "роман с привидениями, с подземельями, с за- рытыми кладами, со всякой чертовщиной. С детских лет неутоле- на эта мечта... Насчет привидений это, конечно, ерунда. Но знаешь, без фантастики скушно все же художнику, благоразумно как-то... художник по природе - враль - вот в чем дело!" А тут еще оккультно-мистическое "половодье" начала века, как всегда, приспевшее вовремя, под грандиозные сдвиги, соци- альные потрясения, всеобщее ожидание конца света. Образами Апокалипсиса полна и "Аэлита", а отдельные идеи - вспомните философию технократа Тускуба с ее "эстетикой" умирания куль- туры! - буквально списаны с нашумевшей книги немецкого фило- софа Освальда Шпенглера "Закат Европы". (На самом деле назва- ние было переведено неточно; в оригинале книга называется "Закат Запада", к которому автор причисляет и США, зато среди отмирающих цивилизаций, напротив, не упоминает Россию!) Невозможно отрицать влияние на Алексея Толстого и учения теософов. Правда, во время оно - когда за "Аэлитой" был почти официально закреплен не подвергаемый ревизии статус "Первой книги" советской научной фантастики - отечественные критики предпочитали говорить об идейной полемике писателя-фантаста с теософами. Что порой удавалось с трудом - читатель ведь мог просто перечитать роман! В ход тогда шли испытанные методы хорошо знакомой идеологической "дискуссии", когда книгу пере- издавали в "новых редакциях", а в массовых изданиях для детей просто ничтоже сумняшеся опускали целые эпизоды и отдельные "несвоевременные мысли". Хорошо помню, каким откровением для меня оказалось зна- комство со взрослым вариантом романа (а не читанным-перечи- танным в подписном томе "Библиотеки приключений")... Тем не менее, слова из песни не выкинешь (хотя на нашей памяти случалось...): баснословная "история" древней Атланти- ды, особенно изукрашенная создателем антропософии Штайнером, нашла в русском писателе благодарного последователя... Нелепо отрицать и влияние кумира тогдашних любителей фантастики - плодовитого американского автора Эдгара Райса Берроуза, о котором речь впереди. Разумеется, космические сказки Берроуза, в частности, его марсианская серия с непобе- димым Джоном Картером, слишком по-американски слащава и тра- фаретна, чтобы автор "Сестер" мог что-то из нее заимствовать. Но вот общий колорит - пресловутые каналы, всех этих пауков и принцесс - Алексей Толстой "подглядел" у Берроуза. Только ведь не колорит все определяет. У американского автора герой идет через гору трупов - злодеев, конечно - к руке, сердцу и трону марсианской принцессы Деи Торис. В "Аэ- лите" иное: подлинно человеческая любовь, не знающая преград, но и не требующая крови. Картер может вступиться за угнетен- ных рабов, но его не смутит почти поголовная гибель их в борьбе за его трон; Гусев же видит в восставших марсианах - соратников, братьев. Он дерется вместе с ними плечом к плечу, скрежещет зубами, когда кто-то из них гибнет. В своих земных сражениях солдат Гусев не просто так, ради красного словца пел "Интернационал" - сейчас он готов жизнь положить за эту бесконечно далекую от родного дома марсианскую революцию... А так, конечно, и там, и там - космическая сказка. Правда, акценты разные. У Берроуза главное приключения, приключения и ничего кроме них. Алексей Толстой размышляет о вечных философских материях, откликается на сугубо актуальные события. В "Аэлите" есть любовь, революция, история. Поэтому, несмотря на обескураживающую информацию, добы- тую на Красной планете автоматическими космическими станция- ми, "Марс" Толстого прописан навечно в нашем сознании - как цельный, органичный и живущий мир. ...Разгромлено восстание, разбиты сердца Лося и Аэлиты, неотвратимо погружается в ночь древняя марсианская цивилиза- ция. Писатель не просто драматизирует финал, но словно любу- ется нарисованной мрачной картиной упадка, завороженный печа- льной эстетикой угасания - совсем в духе философии Тускуба. На мой взгляд, это самые слабые сцены в романе. Многое впоследствие было растаскано из "Аэлиты" безвестными ныне подражателями, которые быстро низвели философские поиски пи- сателя, его находки и утраты к расхожему "декадансу". Но опять вспомним, в какое время писался роман. Автор еще эмигрант и революции, созданной ею новой реальности до конца не приемлет. Он весь в сомнениях, и муки выбора, неуст- роенность и неизбежная в такой ситуации сумятица души не мог- ли не сказаться на его творчестве. "Аэлита" представляла собой водораздел, границу, через которую Алексею Толстому только предстоит перейти. Но если идейную путаницу прошедшие десятилетия в ка- кой-то мере сгладили, отсеяв ненужное и наносное, то любовь Лося и Аэлиты, как сказал поэт, "текущие столетья не сотрут". Волнующая, зыбкая как мираж - и такая же красивая, она оказа- лась каркасом попрочнее титана, и время ее не состарило. Трудно определить, какие незаметные краски, полутона, мельчайшие изобразительные оттенки нашел Алексей Толстой. Как всегда, сия великая писательская тайна есть... Но пока мы бу- дем вглядываться звездными ночами в небо и не опустим руки в отчаяньи, пытаясь найти во Вселенной разум, близкий нам; и пока не остынет в нас огонь, возбуждая жажду несбыточного, - указующими путь маяками сверкают загадочные глаза марсианки. Найдем, не найдем, - или приведут нас поиски ко встрече с кем-то, на нас совершенно не похожим, - зов Аэлиты будет звучать, не смолкая... Завидная судьба. Книга стареет, а образ - нет. Имя Аэли- ты у нас в стране превратилось в нарицательное, им названы молодежные кафе, кинотеатры (к сожалению, даже стиральный по- рошок и пылесос!); есть песни про Аэлиту, стихи, ей посвящен- ные, и вот - первая советская премия в научной фантастике. Однако мне кажется, рано еще ставить последнюю точку. Мы ведь стоим на пороге. Когда-то настанет очередь Мар- са. Видимо, не так скоро придет это "когда-то" - но это обя- зательно случится: на планете есть кислород, а значит, рано или поздно нам осваивать и этот мир. Обживать его, заселять. Тогда-то побежит по первым рукотворным марсианским каналам вода из растопленных полярных шапок. Покроется лесами безжиз- ненно-красная пустыня и встанут первые города. Хочется верить, что один из первых будет назван именем русского писателя. А раскинется на берегах канала Аэлиты. И никто не задаст вопроса, можно ли запечатлеть память о никогда не существовавшем человеке. Ведь она была, жила ког- да-то, эта прекрасная марсианка... Впрочем, почему жила? И сейчас все так же молода и прекрасна. Совсем не стареет.