В кн. "НФ 36" М., Знание, 1992 ВЛ. ГАКОВ В Е К Т О Л К И Н А (К 100-летию со дня рождения писателя) Пролог. Оксфордское чудо. На карте Страны Фантазии знаменитый английский "город колледжей" помечен особым знаком. Сколько дивных сказок и умопомрачительных фантастических историй было сочинено здесь, в Оксфорде, в тиши кабинетов, воистину хранивших пыль веков, или во время прогулок по окрестным тенистым рощам! В середине прошлого века студенты местного Крайст Чёрч колледжа (что означало колледж при Христовой церкви) слушали лекции по математике одного молодого профессора; согласно ус- таву этого учебного заведения, он одновременно обязан был за- нимать пост диакона в церкви. Лекции его, по свидетельству современиков, особой популярностью не пользовались - монотон- ные, сухие, без проблеска юмора. До болезненного застенчивый холостяк, к тому же страдающий от постоянного заикания, он преображался лишь в обществе детей. Водопады шуток и забавных каламбуров, разного рода чудачеств, в изобретении коих препо- добному Чарлзу Лютвиджу Доджсону (так его звали) не сыскать было равных, щедро низвергалось на головы благодарных малень- ких слушателей. А какие он сочинял сказки!.. Во время одной из лодочных прогулок, которые были столь популярны в городе, раскинувшем- ся на живописных берегах Темзы, молодой преподаватель принял- ся рассказывать юным спутницам еще одну, только что сочинен- ную невероятную историю. Случилось это точно в полдень 4 июля 1862 года. Он не знал тогда, что это был самый солнечный полдень его жизни (хотя досужие биографы раскопали-таки, что в тот исторический для литературы день было прохладно и накрапывал дождичек...). И что столетие спустя придуманная им история послужит невольной причиной забвения его подлинного, не отли- чавшегося благозвучием имени. Зато обессмертит другое, выду- манное: Льюис Кэрролл. Автор "Алисы"... На тихих церковных кладбищах Оксфорда покоятся еще трое знаменитостей, произведения которых по праву украшают мировую фантастику. Во-первых, это ученый-теолог, моралист и почтен- ный оксфордский дон (так по традиции именуют местных препода- вателей, входящих в советы колледжей) Клайв Стэплз Льюис; из- вестность ему принесли детские сказки о волшебной стране Нар- нии, а также популярная в свое время научно-фантастическая трилогия - романы "Полет на Венеру", "Перельяндра" и "Эта странная мощь". Что касается второго - Чарлза Уильямса, авто- ра рассказов о сверхъестественном, "ужасном", то нашему чита- телю это имя, полагаю, прозвучит внове (да и Льюиса-то у нас знают всего по одной-двум переведенным сказкам), однако и его не обходит молчанием ни одна солидная история англоязычной фантастической литературы. В жизни Льюис и Уильямс были закадычными друзьями. Нас- только близкими, что даже совместно основали орден - литера- турный кружок под названием "Инклинги" (от английского ink - чернила, а также inkling - намек), объединивший натур возвы- шенных и романтичных, не чуждых фантазии и обладавших чувст- вом юмора; "штаб-квартирой" ордена частенько становилась весьма популярная оксфордская пивная "Орел и Дитя". Со време- нем "Инклинги" превратились в своего рода местную литератур- ную достопримечательность, хотя и весьма экстравагантную по меркам чинного и добропорядочного Оксфорда. Однако был еще третий "отец-основатель", также оксфорд- ский дон, хорошо известный в академических кругах своими ис- следованиями по средневековой английской литературе. Его мо- гила появилась на католическом кладбище, что за городом, от- носительно недавно. Серая плита из корнуоллского мрамора навечно скрыла от любопытства коллег-филологов и миллионов восторженных поклон- ников того, кто заслужил титул одного из самых читаемых авто- ров второй половины XX века. И не только в Англии - во всем мире. На мраморе высечено имя: Джон Роналд Руэль Толкин. И цифры, часовыми выстроившиеся по обе стороны этой долгой, растянутой на целых восемь десятилетий, жизни: 1892-1973. Есть на могильной плите (под которой он похоронен вдвоем с женой, Эдит Мэри Толкин) еще два странных имени-прозвища, словно принесенных из какой-то древней легенды: Берен и Лютьи- ен. Но что они значат, ведомо, очевидно, лишь тому, кто не раз перечитывал книги Толкина... Большую часть жизни он практически безвыездно провел в Оксфорде. И хотя конкуренция у него, как мы видим, серьезная, жители городка теперь гордятся им не в меньшей степени, чем Льюисом Кэрроллом. ...Все было так, как описал его биограф Хамфри Карпентер. Я без труда разыскал дом, в котором писатель провел годы после выхода на пенсию (это было время, когда слава уже нашла его, но он пока сохранял сдержанно-ироническое отношение к подняв- шейся в литературном мире шумихе). Для этого следовало снача- ла выехать из центра города на мост Магдален, затем проехать немного по Лондон-роуд, взобраться на холм, где расположены респектабельные, но скучные на вид пригороды Хедингтона, и возле частной школы для девочек не прозевать поворот налево... Небольшая улочка Сэндфилд-роуд, как и век назад, оказа- лась застроенной двухэтажными кипричными домами с непременным крошечным садиком перед фасадом. Дом номер 76 расположен в самом ее конце. Белое здание скрыто за нависающими деревьями, высоким забором и дублирующей его живой изгородью. Но сквозь узорчатые воротца ограды при желании все же разглядишь веду- щую в дом короткую дорожку, почти потерявшуюся в пышных розо- вых кустах. Казалось, двустворчатые двери вот-вот раскроются, и вый- дет низенький старик в твидовом пиджаке и жилете, каких давно уже никто не носит; не спеша, по-старинному степенно раскурит трубочку и, вероятно, улыбнется про себя, дивясь той кутерьме вокруг, что растет как снежный ком, и конца этому не видно. (Впрочем, до сонного Хедингтона тогда, в конце 60-х, доноси- лись только слабые отголоски бури, что разразилась по обе стороны Атлантического океана...) Этот мой очерк посвящен ему. Первые читатели прочтут его скорее всего в один из пер- вых месяцев 1992 года. А в самом начале его - 3 января, у мо- гилы Толкина на старом кладбище соберутся, я уверен, толпы народу. По всему миру прокатится волна научных конференций, и выйдут десятки новых статей и книг о нем (число которых уже во много раз превысило написанное им самим). И, не сомнева- юсь, срочно переиздадут - в который раз! - собственные сочи- нения писателя, отчего сердца десятков миллионов его поклон- ников забьются сильнее; ведь сколько уже было переизданий, а потребность в этих книгах все никак не иссякает. Короче, мир торжественно и даже, может быть, в некотором изумлении отметит столетие его рождения. Писатель заслужил юбилейные торжества - хотя бы потому, что книги его прочно вошли в обойму любимого чтения миллионов взрослых и детей, включены в школьные хрестоматии и универси- тетские курсы истории литературы XX века. А почему в изумле- нии? Да ведь, кажется, все это было совсем недавно: триум- фальный его выход на авансцену сначала английской, и затем мировой литературы, почти религиозный культ, в который богот- ворившие его читатели превратили каждую написанную строчку учителя, все сметающая на своем пути лавина академического "толкиноведения"... А мы, его поклонники в стране, еще недавно представляв- шейся ее жителям самой читающей в мире! Наконец-то мы примк- нули к этому всемирному литературному пиршеству (как ни доса- дно признать, вероятно, одними из последних) - и уже юбилей? Только-только начал массовый читатель открывать для себя это- го нового, доселе неизвестного автора - а он, оказывается, давно признанный миром классик? Впрочем, какой Толкин "классик", если задуматься... Свое столетие писатель встречает совсем в ином качестве. Сегодня для нас это один из наиболее читаемых современ- ных авторов, чьи книги погружают читателей в самую глубь му- чительных проблем повседневности! И как знать - может быть, именно на закате нервного и чреватого столькими тревогами ве- ка нам позарез нужна эта мудрая и светлая сказка, в которой без труда разглядишь себя самих, свои заботы, свое время. Сказать про судьбу книг Толкина "удивительная", "неверо- ятная", "сногсшибательная"... подберите любой эпитет в том же духе сами! - значит ничего не сказать. Не было еще в истории литературы книги со столь странной судьбой, как сочинение почтенного профессора из Оксфорда. Странной по многим пара- метрам, и прежде всего по редкой солидарности в оценках двух - обычно полярных - групп читателей: массового читателя и элитарной академической критики. Не всуе было произнесено имя Льюиса Кэрролла, вот, пожа- луй, с кем Толкин может потягаться по праву! Оба почтенных оксфордских дона вроде и не подозревали, что пишут, подумать только, нечто великое; они вообще не отнеслись серьезно к на- павшему на них увлечению - однако именно оно обессмертило их имена... Видно, в самом воздухе Оксфорда было разлито что-то особенное, а может, нашептал на ухо ветер, гулявший по опуш- кам окрестных дубовых рощ, - но так случилось, что оба, Кэр- ролл и Толкин, сочинили каждый по фантастической книге (вто- рой распространил свой замысел на гигантскую по объемам три- логию, плюс томик-пролог, да посмертно вышедший еще один про- лог... в то время как первый ограничился книгой-продолжением). И судьбу обеих книг также можно охарактеризовать одним и тем же словом: фантастическая. Впрочем, лучший способ не поддаться эмоциям - это просто привести факты. И цифры. В 1937 году Дж.Р.Р. (так сокращенно зовут сегодня Толки- на во всем мире) выпустил детскую книжку "Хоббит, или Туда и обратно". В 1954-55 годах последовало ее продолжение, сказоч- нвя трилогия "Повелитель колец". Потом вышли еще четыре то- неньких книги стихов, эссе и прозаических фрагментов. И нако- нец, в 1977 году, под редакцией сына писателя, Кристофера, выходит посмертно последняя книга, примыкающая к трилогии, - "Сильмариллион". Итого пять солидных томов объемом почти в две тысячи страниц плюс еще "кое-что". Другие цифры. В 1965 году книги Толкина изданы массовым тиражом в США, и за последующие 6 лет переизданы... 40 раз и переведены на десятки языков мира. А в октябре 1988 года жур- нал "Локус" сообщил о новом издании "Хоббита" и трилогии, по- путно приведя данные об общем тираже и количестве переизданий. Эти цифры заслуживают того, чтобы подумать о них на до- суге. Одно только американское издательство "Баллантайн" c 1965 года выпустило около 100(!) изданий трилогии тиражом, приближающимся к 20 миллионам экземпляров. Общий тираж "Хоб- бита" в том же издательстве приближается уже к полутора де- сяткам миллионов. Плюс издания английские - монопольные права до сих пор держит и не собирается ни с кем делиться издатель- ство "Аллен энд Анвин", плюс "престижные" издания в твердом переплете и роскошные, в тисненых золотом переплетах издания с цветными иллюстрациями ... Общий тираж произведений Толкина на сегодняшний день составляет восьмизначное число, а вышед- шая на волне успеха книга "Сильмариллион" по скорости занятия первых строчек в списках бестселлеров (а также по времени, в течение которого она смогла там удержаться) превзошла вообще все, доселе виданное в западной книгоиздательской практике. И последний ряд цифр. В 1960 году филолог Марджори Вейт защитила в Иллинойсском университете первую диссертацию по Толкину. После этой единственной капли - почти пятилетняя "засуха", а потом будто плотина прорвалась: во второй полови- не 60-х годов только на английском языке выпущено 6 отдельных книг, посвященных Толкину, за следующее десятилетие - 29, и, наконец, в 1980-1988 годах - еще 17. Более полусотни отдельных книг о Толкине за неполных три десятилетия. (Можно себе представить, сколько их наберется к юбилею писателя!) Интересно, что же привлекло специалис- тов-филологов (и как оказалось, не только их) в "сказочке" английского писателя? Попробую бегло перечислить. Разумеется, я не собираюсь выписывать все полсотни названий, приведу только избранные, чтобы у читателя создалось ясное впечатление, какой это сего- дня пестрый и любопытный мир - толкиниана. Как и следовало ожидать, большинство работ - это литера- туроведение и критика (всех мыслимых видов и оттенков). Кроме того, это плодящиеся из года в год биографии писателя (из ко- торых только одна была "авторизована" самим Толкиным - книга Хамфри Карпентера, на нее я уже ссылался). На полке страстного почитателя Толкина соберется непло- хая коллекция различных энциклопедий и справочников, целиком посвященных предмету обожания. Это, к примеру, роскошная - другого слова не подберешь! - иллюстрированная энциклопедия Дэвида Дэя "Толкинский бестиарий", солидные труды Карен Уинн Фонстад "Атлас Средьземелья" и Роберта Фостера "Путеводитель по Средьземелью"; и даже... подробнейший (с нанесенными уров- нями высоты и тщательно выверенным масштабом) географический атлас "Путешествия Фродо", профессионально составленный Бар- барой Стрэйки! Толкину посвятили свои научные работы лингвисты Джим Ал- лен ("Введение в эльфский и другие языки, включающее в себя правописание имен собственных, грамматику и синтаксис Треть- его Века в западных областях Средьземелья. По опубликованным работам профессора Дж.Р.Р.Толкина") и Верлин Флигер ("Расщеп- ленный свет. Логос и язык в мире Толкина"). Ученые-структура- листы - Дэвид Харви ("Песнь Средьземелья. Темы, символы и мифы Дж.Р.Р.Толкина") и Рэндел Хелмс ("Мир Толкина", "Толкин и сильмариллы"). Религиоведы и культурологи - тут наберется с добрый десяток самых разнообразных книг: "Миф, символ и ре- лигия в "Повелителе колец" Сандры Майзел, "Искусство Толкина (английская мифология)" Джейн Ницше, "Мифология Средьземелья" Рут Ноёль... Наконец, это антропологи - например, фундамен- тальная работа Карен Рокоу на такую, казалось бы, "специаль- ную" тему, как "Погребальные обряды в трилогии Толкина"... Разумеется, массовый читатель искал и находил в книгах Толкина совсем не то, что могло бы взволновать специалиста. Но какая-то опосредованная связь этих двух "взрывов интереса" - несомненна (есть произведения, справочно-критической лите- ратуры по которым еще больше - например, по почти легендарно- му головоломному "Улиссу" Джойса, но когда это слыхано, чтобы подобные книги зачислялись в любимое чтение "масс"?) Тем более интригующа эта связь, что вскоре к двум волнам увлечения Толкиным прибавилась третья. На сей раз взрыв прог- ремел в американских университетских городках-кампусах. Подумать только! Благообразный старец, всем радостям жизни предпочитавший добрую прогулку в одиночестве или же си- дение часами в плетеном кресле-качалке с любимой трубкой в зубах - и вмиг превратился в идола нового, шумного и взбал- мошного поколения. А по-старому целомудренная сказка, напи- санная неспешно и обстоятельно, непостижимым образом заняла свое место рядом с томиками признанных кумиров этого поколе- ния - Керуака, Гинзберга, Маркузе и Мао, став - которой по счету? - "новой библией хиппи". И теперь в нью-йоркском районе богемы и молодежного бун- та - Гринвич-Вилледж, на майках и жетонах его пестрого насе- ления можно было прочитать (вместо привычного "Занимайтесь любовью, а не войной") странные надписи типа: "Фродо жив!" или "Вперед, Гандальф". Впрочем, популярность трилогии в Америке легко объяснима, если вспомнить, что значит для "среднестатистического" жителя этой страны сказочное чудо Диснейленда, превращенное в легену пионерско-ковбойское прошлое, предприимчивость. Да и взращен- ное с малых лет чувство внутренней свободы, ради обретения которой воистину ничего не пожалеешь. И еще одно. Толкин трепетно любит своего читателя, в его книгах начисто отсутствует элитарное высокомерие - и расска- зывает он свою длинную сказку, как это делали сказители прош- лого: неспешно и предельно ясно. Словесные выкрутасы - не для него, поразительной глубины он достигает теми же средствами, что (я лично глубоко убежден в этом) и большинство действи- тельно великих писателей: простотой. Простотой изложения, а не мысли, - что ни одно и то же. А массовый американский читатель любит, чтобы автор не "умни- чал", а внятно, по порядку изложил, что и как. Трудно представить, чтобы новомодный культ остался неза- меченным. Потянулась сначала робкая, а затем все более напо- ристая толпа подражателей, множились интерпретации - одна бе- зумнее другой; и вот, наконец, родилось и обрело права граж- данства в западном литературоведении слово толкиниана. Источник всей этой шумихи стал модой дня, и теперь кто только о нем не писал: теологи, психиатры, фрейдисты, экзис- тенциалисты, глашатаи "новых левых", либералы, консерваторы и центристы... Только одного человека, похоже, вся эта суета если и беспокоила, то самую малость - Толкина. Осознавал ли он в полной мере, что выходит из его пишущей машинки? Вряд ли. Скорее всего, разгоревшиеся вокруг его сочинений страсти са- мого виновника происходящего вначале позабавили, а потом не на шутку озадачили. Во всяком случае почти два десятилетия после выхода три- логии "Повелитель колец" писатель - молчал. Баснословный ус- пех прямо-таки за руку тянул на дальнейшую разработку счаст- ливо найденную жилу, а Дж.Р.Р. только ухмылялся, наблюдая за растущим ажиотажем, попыхивал себе трубочкой и продолжал ти- хо-мирно заниматься научными изысканиями. Он вообще в жизни мало суетился, не метался, в консерва- тизме своем оставаясь англичанином до мозга костей. И самая, наверное, интригующая из тысячи и одной загадки его личности - это те самые восемьдесят лет жизни, которые могли бы послужить ключом к разгадке литературного феномена по имени Толкин, но... не стали. Жизнь как жизнь, начало еще "побаловало" биографов драматическими событиями, а затем ре- шительно ничего экстраординарного. Почти полвека - однообразное чередование социальных ро- лей: ученый, преподаватель, муж, отец. Ничего, конечно, особенного - если не считать пяти книг, невесть откуда вынырнувших на поверхность этой на удивление бедной деталями биографии... Жизнь и книги. Кажется, первые же записи в этой биографии опровергают только что сказанное про "бедность деталями". Ибо родился бу- дущий писатель в месте, не сказать, чтобы обычном, как раз наоборот - самом что ни на есть экзотическом: в Африке! ...Мартовским днем 1891 года английский пароход "Рослин Кастл" отчалил с берегов Альбиона, взяв курс на Южную Африку. Среди пассажиров была девушка по имени Мейбл Саффилд, которой только что исполнился 21 год. Ближайшее будущее виделось ей в красках преимущественно радужных: в Блумфонтейне, тогдашней столице независимой Оранжевой республики ее ждал жених, слу- жащий Африканского банка Артур Руэль Толкин. Познакомились они на родине, а поженились в далекой Аф- рике. После венчания в кейптаунском кафедральном соборе - произошло это событие 16 апреля 1891 года - и медового месяца на побережье молодые отправились в глубь страны, в Блумфон- тейн. "Столица" тогда оставалась по сути большой деревней; для жителей метрополии это место навевало понятную тоску. Но что делать - в Блумфонтейне у Артура Толкина был какой-никакой, а заработок, позволявший сводить концы с концами. Поначалу юной супружской паре с трудом удавалось сделать это, так как неза- долго до свадьбы, как на грех обанкротились сразу оба их ро- дителя - и старший Толкин, и отец Мейбл! (А ведь она помнила лучшие времена, когда Джон Саффилд владел процветающим ману- фактурным "делом"...) Однако главное, что молодые любили друг друга, и свой собственный рай в шалаше они умудрились создать и в суровой, негостеприимной Африке. Память Мейбл потом часто возвращалась к тем счастливым часам, когда ей удавалось-таки вытащить мужа из-за его проклятой конторки и они вместе играли партию-дру- гую в теннис или в гольф, или читали друг другу вслух. Вскоре прибавились новые заботы - впрочем, радостные: Мейбл Толкин сообщила мужу, что беременна. И в ночь на 3 ян- варя родила ему сына, которого окрестили в том же соборе, где они венчались. Имя, данное мальчику при рождении, полностью звучало роскошно: Джон Роналд Руэль. Однако много лет спустя писатель вспоминал, что с этим тройным именем вечно выходила путаница. Редкие одноклассники удосуживались произносить имя полностью (да и какой школьник вынесет такое!), предпочитая пользоваться прозвищами. В конце жизни читатели и многочис- ленные поклонники перешли на всем известное, общепринятое ны- не сокращение - Дж.Р.Р... Первая в его жизни фотография была сделана, когда ма- лышу исполнилось несколько месяцев. В плетеном кресле сидит строгая и немного чопорная Мейбл (эффект нацеленной фотокаме- ры, перед которой так нелегко выглядеть естественно-непринуж- денной), а рядом, в тропическом белом костюме и соломенной шляпе канотье стоит красавец-денди с огромными черными усами. Это Артур Толкин. И наконец, на заднем плане трое слуг, а на руках у няньки - белобрысый младенец, сощурившись, с видимым интересом ожидает обещанную дядей-фотографом "птичку". На семейном фото все, как и положено, символизирует мир и покой. В реальной жизни, однако, проблем хватало. То слуга- -негр "похитил" мальчика и целый день продержал его в краале (оказалось - лишь затем, чтобы похвастать перед другими слу- гами); постоянно нужно было опасаться змей. А раз мальчик случайно наступил на ядовитого тарантула, и если бы не оказа- вшаяся поблизости нянька, мужественно и быстро отсосавшая яд из ранки, мир, вполне возможно, потерял бы великого писателя, автора знаменитой трилогии. Эпизод с тарантулом постоянно бу- доражил память Дж.Р.Р. - не оттого ли он с таким "сладострас- тием" описывает в своих книгах гигантских злющих пауков и прочих ядовитых гадов и насекомых? Одним словом - Африка... Хотя, как следует проникнуться экзотикой мальчику так и не пришлось - а было б время, как знать, не приобрела бы мировая литература в таком случае вто- рого Хаггарда, Буссенара или Майн Рида! Ведь окружающее каза- лось точно списанным со страниц их книг: алмазные копи, леге- ндарные грабители, буры, кафры... Однако беспощадно палящее солнце оказалось чересчур вредным для здоровья Дж.Р.Р., и со- бравшийся семейный совет постановил: Мейбл с детьми (когда будущему писателю исполнилось два года, на свет появился его маленький брат Хилари Артур Руэль) возвращаются в Англию, что же касается Артура, то он присоединится к ним после того, как приведет в порядок свои банковские дела. Так, спустя четыре года Мейбл вновь ступила на борт па- рохода, но теперь она была не одна. А в детской памяти Дж.Р.Р. Африка оставила лишь какие-то мозаичные осколки: несколько выученных слов на языке буров африкаанс, знойное дыхание юж- ноафриканской пустыни - вельда, того самого проклятого таран- тула... А об отце сохранилась картинка и вовсе крошечная, ка- кая-то незначащая - застывший кадр из сцены прощания в кейп- таунском порту: на крышке семейного сундука отец старательно выводит краской "А.Р.Толкин"... Мог ли мальчик предполагать, что отца своего он больше никогда не увидит! По прибытии в Англию Мейбл с детьми приютили в отчем до- ме. Тихая деревушка Кингс Хит неподалеку от Бирмингема на время принесла долгожданное отдохновение от тревог и хоть ка- кую-то уверенность в завтрашнем дне. Да и что было тревожить- ся, пока все складывалось как нельзя к лучшему: дружелюбная, веселая семья, поправлявшееся здоровье Дж.Р.Р. и ожидание скорой встречи с Артуром. Всю весну и лето он писал, что очень скучает по жене и малышам и ждет не дождется, когда мо- жно будет бросить все дела и мчаться назад в Англию... А затем, когда зачастили противные ноябрьские дожди, из Африки прилетели тревожные вести. Артур Толкин подхватил где- -то инфекционный ревмакардит, и, хотя состояние его улучшает- ся, во всяком случае до весны о его переезде в Англию не мо- жет быть и речи. Рождеству в тот год в доме радовались одни только дети, не подозревавшие, что происходит; что касается настоящей ел- ки, то она привела Дж.Р.Р. в неописуемый восторг (куда там до обряженного игрушками эвкалипта, как было в прошлый год!) И сразу же по окончании праздников Мейбл принимает решение отп- равиться к мужу в Блумфонтейн. Но... человек, как учили набожную Мейбл, предполагает, а Бог располагает. 14 февраля пришла телеграмма, сообщавшая, что Артур Толкин перенес сильнейшее кровоизлияние, и его бли- зкие должны подготовиться к худшему. На следующий день отца будущего писателя не стало. Похо- ронили его там же, в Блумфонтейне, на англиканском кладбище. Дж.Р.Р. за долгие годы так ни разу не собрался посетить моги- лу отца. Овдовевшей Мейбл на этот раз пришлось столкнуться с са- мой настоящей бедностью, ибо доходов с капитала, положенного Артуром в банк, едва хватало на жизнь. Вопрос, экономить или нет на образовании для детей, матерью даже не ставился: на всем, чем угодно, только не на здоровье детей и не на их обу- чении... На первых порах она сама постарается стать для сыно- вей образцовой учительницей; как-никак, а Мейбл сносно владе- ла франуцзским, латинским и немецким, умела рисовать и немно- го играла на фортепьяно. А потом... потом что-нибудь да при- думает. Домашнее образование уступало школьному в методичности и глубине, зато снабжало множеством любопытных знаний, недосту- пных обычному школьнику. Так, от тетки Грейс маленький Дж.Р.Р. узнал, откуда по- шел род Толкинов. Конечно, в подобных генеалогических "копа- ниях" - а ими занимались во многих семьях английского средне- го класса - красивые легенды пышно декорировали действитель- ные факты; но для впечатлительного мальчика все это было донельзя важным. И он с гордостью впитывал очередную историю о своем дальнем предке из императорского рода фон Гогенцол- лернов, который будто бы воевал под началом австрийского эрц- герцога Фердинанда во время осады Вены в 1592 году и даже за- хватил штандарт турецкого султана. За тот подвиг ему и прис- воили прозвище "Безрассудно-храбрый" (Tollkuhn) - так гласила семейная легенда... О том, что корнями род Толкинов уходил на континент, яс- но говорит хотя бы родовая фамилия, которую "чисто английской" никак не назовешь (произносится она по правилам, кстати, име- нно так: Тол-кин, а не Толки-ен или как-то еще). Скорее все- го, кто-то из французских предков писателя, носивших ту же "кличку", но звучавшую уже как Дю Темерер (du Temeraire), по- просту эмигрировал в Англию, спасаясь от гильотины в лихом 1793 году... Как бы то ни было, писатель неоднократно подчер- кивал, что интересом к нордической мифологии и культуре сред- невековой Франции он обязан своей генеалогии. Пусть и в слег- ка романтизированной версии тетки Грейс. В действительности семья Толкинов к моменту рождения первенца никакими благородными "корнями" похвастать не могла. Артур Толкин, как и все его "видимые" предки, принадлежал к обедневшим английским буржуа, тысячи подобных семей населяли промышленные пригороды Бирмингема. И если мы вспомним любимо- го писателем Бильбо Бэггинса - недалекого, хитрого и пуще всего почитавшего комфорт и душевное спокойствие, то вот вам и социальная родословная его создателя! Тем временем - стояло лето 1896 года - Мейбл Толкин пос- частливилось отыскать объявление о сдаче крестьянского дома в деревушке Сейрхоул, всего в миле от города. Условия были впо- лне приемлимые, и семья немедленно перебралась в деревню. Столь прозаически - "переезд в деревню" - это событие звучало разве что на слух измотанной домашним трудом Мейбл. Для четырехлетнего Дж.Р.Р. свершилось открытие совершенно но- вого мира, который во многом сформирует его как писателя: ми- ра английской провинции, или, как англичане называют ее, cou- ntryside ("все, что за городской чертой"). Мальчик открыл для себя такие понятия, как "луг" (где так славно было бегать взапуски), "заброшенная мельница" (конечно, полная тайн, а возможно, и привидений), "старый фермер" (прозванный Черным Великаном-людоедом), "песчаный карьер", "лесная чаща"... Сло- вом, все то, что составляет нормальное детство - и чего у ма- ленького Толкина никогда не было в Африке. В это же время он впервые идет в школу, а мать, как и планировала, начинает самостоятельно заниматься с детьми иностранными языками и правописанием. До седых волос сохранил Дж.Р.Р. любовь - да нет, какую-то ненасытную страсть к языкам; и до последних дней его почерк поражал аккуратностью в стран- ном сочетании с какой-то просто буйной изобретательностью. Кроме того, он оказался чрезвычайно прилежен в ботанике, поражая своими познаниями во всем, что касалось деревьев. Он не просто знал их и любил рисовать (еще один рано проявивший- ся талант), но постоянно стремился быть рядом с каким-ни- будь деревом. Будто прислушивался постоянно, не нашепчет ли ему что ветер в листве. Нашептал... Когда речь идет о писателе, редкий исследователь пройдет мимо детского чтения своего героя. В случае с Дж.Р.Р. получа- ется картина более чем странная. Он рано прочитал "Алису в Стране Чудес" и подобно милли- онам детей во всем мире влюбился в эту великую сказку "для больших и маленьких". А вот "Остров сокровищ" не принял, как, впрочем, и сказки Андерсена. Зато неожиданно - неожиданно для тех, кто полагает, что создал себе цельный образ автора "Повелителя Колец" - полюбил рассказы про индейцев и часто шастал по окрестным лесам и оврагам с луком и стрелами и, ра- зумеется, орлиным пером в волосах... И, наконец, нашел поис- тине свое чтение - скандинавские легенды, книги английского писателя Джорджа Макдональда, позже названные критиками пер- выми ласточками ныне популярного жанра фэнтэзи; и особенно сказки Эндрю Лэнга, где полным-полно было драконов, благород- ных рыцарей и прекрасных принцесс. На всю жизнь ему запомнилась одна, в которой житель ка- кой-то сказочной северной страны викинг Сигурд убивает огне- дышащего дракона Фафнира. "Как страстно желал я повстречаться с драконом... Естественно, будучи маленьким и не очень силь- ным, я бы не хотел встретиться с ними на околице. Но все рав- но мир, где они были, даже такие страшные, как Фафнир, пред- ставлялся мне куда более богатым и прекрасным. И чтобы по- пасть туда, я бы не постоял за ценой". Не слышится ли в этих словах голос будущего Фродо Бэг- гинса, завороженного рассказами о геройском походе его дяди Бильбо против огнедышащего дракона Смога? И как только мальчику стукнуло семь лет, произошло собы- тие закономерное, коль скоро речь идет о будущем писателе, и знаменательное. Юный Толкин начал сочинять свою первую исто- рию "про драконов". Мальчишеская биография стала писательской... В канун 1900 года, когда вся Англия торжественно празд- новала "бриллиантовый" юбилей королевы Виктории, в семье слу- чились изменения, вызвавшие бурю негодования со стороны отца Мейбл. Не без подначки сестры она вдруг решила принять като- личество. В одно из воскресений братья Толкины с удивлением обнаружили, что мать повела их не в англиканскую церковь, а какую-то другую, расположенную среди трущоб бедноты в самом центре Бирмингема. Для отца Мейбл это была трагедия: его дочь связалась с "гнусными папистами"! Результатом стал непоправимый удар по семейному бюджету Толкинов, и так дышавшему на ладан. Муж се- стры Мейбл запретил жене и думать о католичестве; после сме- рти Артура он иногда помогал деньгами Мейбл, теперь иссякал и этот источник помощи. И все же Мейбл проявила характер и во- преки давлению родственников начала готовить детей к принятию католичества. А осенью 1899 года Дж.Р.Р. успешно выдержал экзамены и поступил в старинную школу, носившую имя короля Эдуарда (в ней когда-то учился его отец). Школа находилась в самом цент- ре Бирмингема, в четырех милях от дома, и с тех пор Толкин приобрел навык к длинным пешим прогулкам - заплатить за про- езд в поезде денег у семьи не было, а трамвай так далеко за черту города не ходил. Однако долго это продолжаться не могло, и беззаботной жизни на лоне природы пришел конец. Мейбл подыскала новую квартиру поближе к школе, и оба брата Толкина с сожалением расстались с деревенским коттеджем, где прошли четыре года их детства. "Всего четыре года, - вспоминал писатель, - но они до сих пор кажутся мне самыми продолжительными и повлиявшими на всю мою жизнь". Впрочем, дети редко предаются меланхолии по ушедшему - и в промышленном Бирмингеме маленький Дж.Р.Р. нашел себе неожи- данное развлечение: его внимание привлекли надписи на огром- ных самосвалах, перевозивших уголь. Написано вроде было по-английски, но как произносить эту абракадабру, Толкин не знал. Так он открыл для себя древний, однако все еще живой язык жителей Уэльса - валлийский, в коем со временем приобрел авторитет специалиста с мировым именем. В школе он познакомился с энергичным преподавателем по имени Джордж Бревертон, который ввел мальчика в мир еще одно- го древнего языка - староанглийского. После того, как Бревер- тон продемонстрировал классу, как звучат "Кентерберийские рассказы" на языке Чосера, все переложения английской класси- ки на "новоанглийский" потеряли для будущего писателя всякий интерес. Чуть позже он впервые прочтет знаменитый литератур- ный памятник - анонимное переложение одной из легенд о короле Артуре, "Сэр Гэвейн и Зеленый рыцарь"; предстоит ему и новая встреча с викингом Сигурдом и драконом Фафниром - только те- перь он прочтет, хотя и с трудом, эту историю в оригинале - на древнем норвежском. Короче, ему уже ясно, куда направить стопы после оконча- ния школы: в лингвистику, в историю средневековой английской литературы. ...Несмотря на нужду, это пока все-таки достаточно безо- блачный период в его жизни: игры, школа, упоительный мир книг, открывшийся благодаря новому другу семьи, местному священнику Фрэнсису Моргану. Однако судьба безжалостно наносит еще один удар, разом положивший конец этому короткому, недопрожитому детству. В самом начале 1904 года у матери обнаруживают острый диабет. Она ложится в больницу, где спустя полгода умирает. Остановимся на минуту. Детство будущего писателя оборва- лось до обидного рано, он уже испытал и горечь утрат, и оди- ночество, и радость вновь обретенной семьи (Джона с братишкой забрала к себе тетка). Не много ли для двенадцатилетнего под- ростка? Где-то в подсознании эти потрясения раннего детства от- лились в устойчивый символ. Яркий полдень, согретый теплом понимания и любви, внезапно налетевшая туча, принесшая с со- бой горечь утраты - и снова синее безоблачное небо. Только черная туча не собирается уходить, зловеще маячит на горизон- те - да собралась взрослая морщинка на еще детском лице. Читателю этот символ встретится не раз. Путь героев Тол- кина долог и труден, и хотя отправяются в дорогу обычно в полдень, путешественникам придется хлебнуть всякого: и горя, и отчаяния. И справиться со Злом - какая ж сказка без этого? - и совершить множество подвигов, и повидать другие страны. И домой вернуться целыми и невредимыми - но вернуться другими, изменившимися. Вот где сказка Толкина отвернет от канонов. Никогда его героям не обрести прежней безмятежности, не могут они и упо- вать на лелеемый героем знаменитого романа Булгакова покой. Все равно что-то неуловимое сдвинется в их душах, сердцем завладеет беспричинная тоска, а губы искривит грустная улыбка мудреца, знающего, что черная туча - вон она, все еще висит неподвижно в отдалении... Нельзя сказать, что ранняя смерть матери надломила Дж.Р.Р., однако с тех пор в нем уживалось как бы два совер- шенно различных человека. По природе своей он был открытым, милым и приветливым жизнелюбом, не терявшим чуства юмора, лю- бившим добрую беседу и постоянно находившимся в движении. В искусстве создавать друзей у него было мало равных. И в то же время опубликованные уже посмертно письма и дневники Толкина открыли его читателям образ совершенно иной: глубоко погру- женного в себя пессимиста, подверженного безотчетной грусти и даже приступам отчаяния. Впрочем, разве это трудно было вычитать в его Книгах? Осознание того, что все, увы, проходит и ничего нельзя сохра- нить надолго. Что никто и ничто не могут считать себя в безо- пасности. И ни одна битва не может быть выиграна полностью - победитель еще ощутит грусть от собственной победы... Как отчетливо воспоминания детства запечатлены в твор- честве писателя! И пусть это не с биографической точностью выписанные эпизоды, не конкретные факты; но образы, символы, неуловимые смены настроения, поразившие в ранние годы жизни, мы непременно встретим в книгах, созданных десятилетия спустя. Однако вернемся к биографии Толкина. Рано осиротев, он особенно остро нуждался в любви и человеческом тепле. В 16 лет Джон встречает девушку Эдит Братт - соседку по новому до- му, куда с помощью отца Моргана перебрались братья Толкины. Она была красавицей - или только казалась ею Джону, но какая разница! - сероглазая, черноволосая... Дружбу молодых людей, незаметно для них самих перешедшую в любовь, расстроит теперь только смерть; случится это, впрочем, не скоро. Правда, поначалу серьезно осерчал отец Морган, для него было ударом известие о "выходке" воспитанника: вместо того, чтобы прилежно заниматься, завести интрижку с девицей старше себя на три года! К счастью, со временем гнев опекуна поулег- ся - однако пожениться молодые люди смогли лишь в 1926 году. ("Как это ужасно - ждать целых три года!" - записал студент Толкин в дневнике...) Сколько же всего произошло до этого! Годы учебы в Окс- форде, первые серьезные штудии литературы (в дополнение к уже выученным языкам добавились новые: древнегреческий, даже "эк- зотический" финский, на котором Толкин смог, наконец, прочи- тать "Калевалу"), прерываемые более прозаической страстью - регби. Поездки в Швейцарию и Францию. А тут еще разразилась мировая война, которую молодой лейтенант Толкин провел также во Франции... Однако все испытания благополучно миновали мо- лодых Дж.Р.Р. и Эдит; даже ее предполагавшаяся помолвка с другим человеком благополучно расстроилась в самый последний момент! Можно только позавидовать этой паре. У них все было, как в самой настоящей сказке: они жили долго и счастливо, воспи- тали четверых детей и оба умерли в глубокой старости... И все. Юность Дж.Р.Р. кончилась, и вместе с нею ушли из его жизни невзгоды. Оставшиеся полвека протекали на редкость спокойно: блестящий знаток средневековья, уважаемый профес- сор, чуть старомодный во вкусах и пристрастиях домосед, любя- щий муж и отец. Но юность с ее переживаниями оказалась на редкость пло- доносной почвой, на которой "взошел" целый мир, придуманный Дж.Р.Р. - с многовековой историей, мифологией, географией, языком (и не одним, а множеством). А началось все с того, что в самый канун 1930 года моло- дой профессор англо-саксонской литературы в одном из оксфорд- ских колледжей начал как бы между прочим сочинять детскую сказку о смешном и трогательном народце - хоббитах. К тому времени он уже не единожды пробовал себя в сказочном ремесле, однако на сей раз интуиция подказала ему, что эта книжка выльется в нечто серьезное (в отличие от всех предыдущих по- пыток, которые и по сей день издаются как "второстепенный Толкин"...) "Взяв чистый лист бумаги, я написал своим непод- ражаемым почерком одну-единственную фразу: "В норе под горой жил-был хоббит". Почему именно ее, я не отдавал себе отчета - и по сю пору это для меня загадка. В течение нескольких лет я не продвинулся ни на шаг вперед, только вот карту нарисо- вал... Но в начале тридцатых годов, это совершенно точно, из одной написанной фразы возник "Хоббит". Правда, еще раньше в специальную записную книжку, озаг- лавленную "Книга потерянных историй", он начал вносить разли- чные отрывочные сведения о том, что позже читатели и критики назовут "толкинской мифологией". А сама так и не законченная и не обработанная рукопись после смерти писателя была отреда- ктирована и приведена в божеский вид сыном Толкина, Кристофе- ром, став таким образом четвертой - а фактически первой кни- гой, томом-прологом знаменитой трилогии, получив название "Сильмариллион", что на языке эльфов означает "Книга о силь- мариллах", или трех главных волшебных жемчужин, с которыми связана долгая и возбуждающая история... А "Хоббита" (название имело подзаголовок: "..., или Туда и обратно") писатель все-таки закончил. И после того, как ру- копись провалялась какое-то время без дела, попытался прист- роить ее в солидное лондонское издательство "Аллен энд Анвин", с которым молодой филолог был связан ранее. Появившаяся в 1938 году книжка разошлась неплохо, хотя сенсации и не произвела. И все-таки издатель посоветовал на- чинающему автору подумать над продолжением. Если бы каждому молодому таланту сопутствовали в самом начале карьеры такие редакторы и издатели! Дж.Р.Р. совету внял - и задумался. Думал он не один год, и счастье, что не торопился с "ответом". Как он жил все это время, пока занимал пост профессора в Оксфорде? По многочисленным биографиям можно восстановить его об- лик и образ жизни - но разве это что-нибудь объяснит в том волшебстве, в том таинстве под названием "творчество", кото- рое и привело к рождению удивительной книги! Был старомоден и консервативен в своих привычках. Со времени начала второй мировой войны у Толкина не было машины, а вместительный гараж в доме на Сэндфилд-роуд был быстро при- способлен под комфортабельный чулан, ставший "филиалом" его солидной библиотеки. Много читал и писал - в основном по специальности. На полках чулана теснились словари, научные труды по этимолонии и филолологии, многочисленные тексты на староанглийском и старонорвежском; и позже, конечно, особая полка ломилась под тяжестью переводов его собственной трилогии - на десятках языков. К стене кнопками была пришпилена нарисованная им са- мим карта Средьземелья. На полу - большая корзина для писем, две пишущие машинки, чернильницы и разбросанные везде огрызки карандашей... Беспорядок и разгром, хорошо знакомые - и столь милые сердцу всякого, чьи единственные рабочие инструменты составляют перо и бумага! Неизменную трубочку держал скорее с ритуальной целью. Страстным курильщиком, судя по воспоминаниям знавших его лю- дей, не был - так, несколько колечек в воздух... Не чурался коллег, организовал и принимал деятельное участие в работе общества "Инклингов", трудился над коммента- риями к переводам средневековой английской литературы. Словом, на вид это был типичный оксфордский дон - "даже временами яв- лял собой талантливую карикатуру на оксфордского дона", заме- чает его добросовествный биограф Хамфри Карпентер. И тут же считает нужным добавить: "По существу, кем он воистину не был, так это старым добропорядочным профессором. Как будто некий дух унес его с собой вон из Оксфорда, тело осталось, а душа бродила где-то далеко-далеко, по лугам и горам Средьземелья". ...Итак, ему предложили написать продолжение "Хоббита". Писателем он до той поры себя не числил, хотя и сочинял время от времени стихи, поэтому начал с более привычного, на чем успел набить руку, собирая материал для "Книги потерянных ис- торий": стал с дотошностью истинного специалиста достраивать свою бесхитростную сказку всякого рода научными приложениями. Вычерчивал генеалогические древа своих персонажей, придумал и зазубрил намертво воображаемый календарь своей сказочной стра- ны, ее хронологию - отсюда один шаг оставался до создания "исторического фона"! - изобрел алфавит. Все это позже мате- риализовалось в десятках "сопроводительных" страниц убористо- го текста! Кстати, у рождающейся под его пером страны появилось на- звание: Middle Earth - Средьземелье; происходит оно от дре- внего скандинавского Milgaard - Средняя Земля, Средний Мир, в отличие от Мира Верхнего, небесного, и Мира Нижнего, подзем- ного. Свершилось непредвиденное. Количество, грозившее похоро- нить всю идею под лавиною выдуманных фактов, перешло в новое качество. То, что мыслилось приложением, обратилось в суть. И из внешне бесхитростной детской сказки по кирпичику был выст- роен целый художественный мир - в буквальном смысле слова ми- роздание. Его уже невозможно было удержать в голове, он рвал- ся на бумагу, неописуемо разрастался в размерах, заполняя собой все пространство и время. Работа над "продолжением" затягивалась; сначала десятки, а в скором времени уже сотни страниц выходили "из недр" пишу- щей машинки, на которой профессор Толкин неумело, двумя паль- цами стучал месяц за месяцем, изо дня в день... Однако и эта работа была прервана в самом начале. Разра- зилась мировая война, вторая на памяти Толкина, но не сравни- мая с первой по количеству пережитого и пролитой крови. Гуманист, на собственном опыте испытавший "животный ужас окопов" (его собственные воспоминания о сражениях на Сомме), не мог закрыть глаза на творившееся вокруг. Да и можно ли бы- ло отсидеться за бастионами средневековых манускриптов в то время, как из "черных туч" реальности, застилавших небосклон, сыпались на землю бомбы. (Сам Оксфорд не бомбили ни разу, но лежавший севернее город Ковентри асы Геринга буквально срав- няли с землей.) Толкина война пощадила - как уже было сказано, отмерен- ную ему чашу жизненных испытаний он к тому времени выпил сполна, - сохранив ему сыновей. Старший был священником и по счастью вовремя успел эвакуироваться из Рима, где учился в духовной академии, а младшего не взяли в армию по болезни; только средний сын всю войну прослужил зенитчиком. Но через Оксфорд шли бесконечные обозы с ранеными и эвакуированными - и стареющий профессор все это смог наблюдать собственными глазами: горе, страдания, смерть. Так задуманная совершенно вневременной сказка полнилась образами и деталями, которые потом оказались до боли знакомы читателю, пережившему годы войны. Конечно, Толкин намеревался оставить сказку сказкою, из- бежав прямых аналогий. Но известно ведь: писатель как губка - впитывает все, что видит и слышит; а как после трансформирую- тся эти впечатления, в каких образах причудливо преломятся, заранее угадать не рискнет, пожалуй, никто. И еще он подсознательно задумался, наверное, о том, о чем стали говорить повсеместно, но уже после войны. И после того, как мир узнал о Бомбе. Он задумался о том, как далеко может завести жажда Влас- ти, оснащенная чудесами технического прогресса (в Средьзе- мелье это, конечно же, магическая сила древних Колец). И что может противопоставить этому разлагающему соблазну властью не герой и не предводитель масс, а простой, обычный маленький человек. И можно ли победить темную Власть, и что для этого нужно, и чем придется заплатить за победу. И можно ли уповать на помощь какого-нибудь доброго волше- бника, или придется всегда и во всем рассчитывать только на самого себя. Гигантская книга в трех томах - а это: действие, прости- рающееся на два полнокровных года, плюс еще детальная хроно- логия на предшествовавшие шесть с половиной тысяч лет (!) и более чем сотню последующих; три с половиной сотни персона- жей; шесть десятков прекрасных песен, стихотворений и баллад, "переведенных" с языка эльфов и других народов, населявших Средьземелье; и кто в силах сосчитать, сколько сюжетных и смысловых пластов! - была завершена только в конце 40-х годов. Одно издательство ее поначалу отвергло - потом, очевидно, локти кусали от досады! - а приняло то же, "Аллен энд Анвин". Первый том трилогии "Властелин Колец" - роман под назва- нием "Братство Кольца" - вышел в свет в 1954 году. А год спустя появились два других - "Две башни" и "Возвращение ко- роля". И имя Джона Рональда Руэля Толкина отныне было навечно вписано в историю мировой фантастической литературы. Жизнь книги. О чем же там идет речь, в этой книге? Попробуй ответь... А в "Войне и мире" или в ее американском эквиваленте, романе Маргарет Митчелл "Унесенные ветром" - о чем? Мало ска- зать, что о войне и о мире, и об унесенных ветром перемен че- ловеческих судьбах. Настоящую литературу вообще не так-то ле- гко разъять на составные части и каждую снабдить указующей этикеткой. Трилогия Толкина - это... Что ж, начнем перечислять. Сказ о героической одиссее, о богатом приключениями во- енном походе. Эпическая хроника мира Средьземелья. Повесть о простом человеке-"винтике", волею судьбы вознесенного к ее сокровенным рычагам, управляющим мирозданием. Моральная прит- ча о коррумпирующей сущности власти - и "исторический" рас- сказ о том, как последняя была низвергнута с трона. Философс- кий роман об извечной битве и трогательном, многими упорно не замечаемом единстве Добра и Зла, и о личной ответственности каждого за свершенное однажды неверное деяние. В какой-то мере книга действительно представляет собой все перечисленное выше - но ведь и многое другое! (Я просто выписал подряд, без разбору, интерпретации нескольких амери- канских и английских литературоведов из одного-единственного сборника статей - "Толкин и критики", вышедшего в 1968 году.) Фантазия, мифопоэтика, аллегория, эпос, символическая проза - а также романтическая, религиозно-назидательная, просто ска- зочная или приключенческая... Называйте, как хотите, исполь- зуйте какой угодно литературоведческий термин - все подойдет. Это не преувеличение. Подходящего обобщающего термина творению английского писателя не отыскать просто потому, что не случалось еще до того в литературе ничего подобного. Разумеется, сказки писали и раньше - но никогда на ска- зочном фоне и сказочном материале не развертывалось действие по-настоящему "взрослого" романа. Никогда до Толкина не соз- давали эпических сказочных полотен. И никогда еще моральную притчу не раздували до полуторы тысячи страниц... Трижды ересь - с точки зрения накатанных филологических канонов (я не убежден даже, что правильно употребляю все эти специальные термины в отношении трилогии Толкина). Но ведь никогда и не следует основываться на канонах, если имеешь де- ло с произведением столь новаторским и не поддающимся каким бы то ни было сравнениям. Это все последующее, написанное в том же духе, еще можно определять словом-новоделом толкиниана, а вот для обозначения им самим созданного никаких умных слов придумано не было. Однако, не влезая в дебри терминологии, о трилогии Тол- кина чаще говорят как о произведении сказочном. Однако эта "сказка" столь же далека от традиционной, как сражение у Ше- вардинского редута в романе Толстого - от битвы Щелкунчика с Мышиным Королем в повести-сказке Гофмана. Все в "Повелителе Колец" так - и не так, как в обычных сказках... Смущают прежде всего масштабы. Мир традиционной детской сказки с неизбежностью ограни- чен, даже тесноват. Иначе нельзя - детское сознание "широко- форматное" полотно может и не осилить. А у Толкина это гран- диозная, космических масштабов мистерия, сотни активно дейст- вующих лиц, а с другой стороны, необычная уже для романа-эпо- пеи временная детализация, буквально до часов продуманная хронология. Короче, мы имеем дело с цельным художественным Миром - открытым, изменчивым, буквально рвущимся со страниц. Но если все же задаться мыслью написать аннотацию к этой гигантской - живущей своей внутренней жизнью книге... Для этого необходимо сделать мысленный шаг назад и снача- ла перечитать еще раз детскую книжку-пролог, которой Толкин предварил свою эпопею. История грандиозной Войны Колец начинается с внешне "ка- мерного" путешествия хоббита Бильбо Бэггинса, персонажа детс- кой сказочной повести "Хоббит, или Туда и обратно". Все, что предшествовало походу - а это десятки наполненных событиями столетий и судьбы сотен персонажей, - будет подробнейшим об- разом описано в посмертно вышедшем "Сильмариллионе" (разумее- тся, первые читатели "Хоббита" еще не подозревали, как далеко занесет их фантазия автора). Подзаголовок книги Толкина сразу наводит на мысль о пу- тешествии-кольце фольклорных сказок и мифов. Впоследствие, в других произведениях его герои не раз возвратятся к тому мес- ту, откуда начали путь - уже иными, изменившимися, с ворохом неизбежных обретений и потерь; да и сам образ Кольца приобре- тет другой, более важный смысл. Но в этой первой сказке, на- писанной для детей, автор счел нужным все же как-то подгото- вить своих юных читателей. Отправляясь в путь, будьте готовы к потерям... События в "Хоббите" буквально срываются с места в один ничем не примечательный "апрельский" день (календарь ведь не наш - средьземельский, но благодаря "справочному материалу", помещенному в заключительном томе трилогии, есть возможность пересчитать все даты на знакомые нам дни и месяцы!); целиком же повествование занимает ровно год. День воистину обещал быть самым обыкновенным, ведь хоб- биты отродясь ведут существование размеренное и спокойное - а тут как снег на голову валится компания развеселых гномов под водительством доброго волшебника Гандальфа. Вообще-то хоб- биты, и Бильбо в частности, терпеть не могут такого вот неза- планированного вторжения в их налаженную жизнь - и ладно бы только сумасшедший день закончился импровизированной пирушкой! Все оборачивается по-иному. У Гандальфа есть какой-то план, Гандальф знает много того, что навсегда осталось скрыто от Бильбо (а до знакомства с тремя томами главной книги Тол- кина неведомо и читателю). "Для начала" волшебник приглашает добропорядочного хоббита принять участие в совершеннейшей авантюре - идти воевать страшного дракона, наводящего ужас на окрестные города и села! Правда, Гандальф намекает на какие- -то сокровища, будто бы ждущие победителя - но все равно это совсем не та жизнь, о которой мечтал смирняга-домосед Биль- бо... Однако волшебнику совершенно точно известно, что воз- главить героический поход должен не воин и не силач-богатырь, а непременно "маленький хоббит". Так спокойной жизни Бильбо Бэггинса приходит конец. Так иногда прерывается и наша устроенная, размеренная и, кажется, расписанная на многие годы вперед, жизнь. Прозвучит призывная труба и пора собираться. Если, конечно, ты не трус и не бездушный циник, и мир для тебя не замыкается на собст- венной хате, которая с краю. Но именно таким - неравнодушным - английский писатель и "доверяет" свершение героических подвигов. Им, а вовсе не ко- ролям, воинам или колдунам; последние только статисты на поле битвы, где на священный бой со Злом выходит обыкновенный ма- ленький человек. Правда, в данном конкретном случае не совсем обыкновенный: Бильбо Бэггинс - не трусливого десятка, беско- рыстен, милосерд; конечно, он маленько побурчит иной раз по поводу пропущенного завтрака или отсутствия в пути комфорта, к которому привык - но это так, для виду. В груди маленького ростом, во всех отношениях недалекого хоббита - бьется огром- ное, горячее сердце. В конце концов, после множества приключений, встреч (большей частью приятных) и испытаний (как правило, смертель- ных) Бильбо - с помощью Гандальфа, гномов и других примкнув- ших по дороге союзников - удается победить дракона. На сем - и последовавшим затем пиром, где сказочник "был, мед-пиво пил..." - детская сказка благополучно и закончилась бы. Но только не сказочная книга-прелюдия Толкина. Потому что во время похода случилось одно происшествие - из числа тех, которые "просто так" в сказках не случаются. На первый взгляд - эпизод, но, как покажут дальнейшие события, описанные уже в книгах трилогии, резко изменивший ход всей истории Средьземелья. В норе мерзкого существа - Голлюма Бильбо нашел кольцо. Необычное кольцо. Кольцо, делающее его обладателя неви- димым. И, как узнает читатель чуть позже, обладающее куда большей магической силой, способное повлиять на будущность всего окружающего мира. И это Кольцо нашел простой хоббит Бильбо Бэггинс. Удача? Или назвать это другим словом, столь могуществен- ным в мифах и сказаниях разных народов: судьба? Но ведь Биль- бо никто не выбирал на роль Героя, даже Гандальф, подталкивая усидчивого хоббита на опасное предприятие, говорил о героях с едва скрываемой иронией. И получается так, что судьбу свою маленький хоббит выбирает сам... Книга заканчивается прозаической тяжбой Бильбо с родны- ми, вздумавшими распродать добро "пропавшего без вести" хозя- ина дома. Но отчего-то нам, читателям, совсем не весело от этого комически-приземленного финала, мысль постоянно возвра- щается к "невыстрелившему ружью" - к таинственному кольцу, дающему его обладателю невидимость. А еще что?.. Об этом - о Кольцах Власти и вселенской битве Добра со Злом - рассказывают тома трилогии "Повелитель Колец". Начав читать ее, вскоре забываешь и о Бильбо и о походе на свирепого дракона - столько событий нам предстоит пережить вместе с героями эпопеи, в такую упоительную жизнь погрузить- ся, что, право же, все описанное в "Хоббите" и впрямь предс- тает мелким эпизодом. Затерявшимся где-то на исторической обочине грандиозных потрясений, взорвавших мир Средьземелья! ...С домашнего празднества начинается и первый том три- логии - "Братство Кольца". Снова в разгар пирушки недобрым вестником появляется неведомо откуда Гандальф, и опять вместе с ним в сонный Хоббитон приходит тревога и предощущение смер- тельной опасности. Гандальфу известно о ней, темной тучей сгущавшейся вокруг ничего не подозревающего обладателя злопо- лучного Кольца; долгие годы поисков и "исторических разыска- ний" позволили проникнуть в тайну магического амулета - и слегка приоткрыли возможное будущее, ожидающее обитателей Средьземелья. Поэтому Гандальф мягко и в то же время настойчиво угова- ривает Бильбо передать Кольцо племяннику, Фродо Бэггинсу. Тот моложе, и предстоящее приключение его дяде явно не по силам. Предстоит ведь - нимного нимало - выбрать собственную судьбу. И в какой-то мере обозначить дальнейший путь для все- го Средьземелья! Конкретно предстоит отправиться в мрачное царство зла - страну Мордор (а по-английски это созвучно сло- ву murder - убийство) и там уничтожить зловещее Кольцо, за которым не первый год охотится Черный Властелин этой страны - злой волшебник Сарон. Нешуточная ответственность - но отчего- -то Гандальф твердо верит, что младший Бэггинс не подведет. Между прочим, они отличаются, эти два Бэггинса! Если старший был просто захвачен в водоворот событий (и главную баталию, как оказалось, "прозевал", валяясь в беспамятстве), то Фродо делает свой выбор осознанно. Все, что волшебник зна- ет о таинственных Кольцах Власти, он постарается передать мо- лодому хоббиту, но вот тяжесть индивидуального решения разде- лить с ним не сможет... Это важная этическая "вешка", помогающая лучше понять нравственное послание, заложенное в "Повелителе Колец". Свободный выбор думающего человека - на этом и ни на чем ином строится здание нравственности в мире Толкина. Не на беззаконии и анархии (что было бы странно для писателя-хрис- тианина, каковым до последних дней оставался Джон Толкин), но и не на слепом следовании догме; а именно на свободном выборе, основанном на знаниях. Чтобы прийти к нему, к альтернативе - использовать власть Кольца или уничтожить его и саму Власть - участники похода должны в совершенстве знать историю. Ее изучал Ган- дальф; приходит время, и он делится полученными знаниями с теми, кому выпадет нелегкая ноша решать. Волшебник, сам обла- дающий немалой магической силой, если и вмешивается в ход со- бытий, то крайне редко, больше помогая советом. Решают, дейс- твуют, сражаются за свободу обитатели Средьземелья - сами. Насколько же она недетская, эта удивительная сказка! Впрочем, хотя нравственный выбор и индивидуален, для за- шиты от сил Зла (а они велики) нужно и объединяться: один в поле не воин... И мудрый сказочник заботливо подбирает Фродо добрую компанию друзей-соратников; среди них первым по праву должен быть назван благородный странствующий волшебник Ган- дальф - один из самых привлекательных персонажей трилогии. ...Еще во время путешествия в Швейцарию летом 1911 года молодой Джон Толкин, тогда выпускник школы, купил среди про- чих открыток одну, ничем не приметную - с репродукцией карти- ны немецкого художника И.Маделенера. Картина называлась "Дух гор" и изображала седобородого старика, сидящего на валуне под гигантской сосной и ведущего неспешную беседу с молодым фавном; все это - на фоне утопающих в дымке сказочных гор... Что так пленило молодого ученого-филолога в этой роман- тической картине, он сам тогда не понял. Но открытку сохранил; и спустя много лет, на конверте, в который она была вложена, надписал: "Отсюда пошел Гандальф". Гандальф символизирует в толкинской эпопее силу под стать волшебной силе Колец - мудрость. Мудрец потратил годы, даже десятилетия, чтобы открыть тайну происхождения Кольца и, вероятно, столько же времени - чтобы найти ему "противоядие". Он отыскал Фродо и убедил его отправиться в путь - ибо так складывались их судьбы, что никто, кроме Фродо, не справился бы с поставленной задачей. (Нет, многие смогли бы достичь Го- ры Судеб и успешно миновали б все преграды - кроме одной: са- мого Кольца, дарующего абсолютную власть над миром... Фродо, верил Гандальф, устоит и перед этим искушением.) И хотя его прямое вмешательство в ход событий сведено к минимуму, вряд ли без духовной поддержки волшебника выполнил бы маленький хоббит свою миссию. Так знание, мысль не только не тормозит, но и активно способствует действию. Запомним и это тоже. ...А началось все давным-давно, за тысячелетия до описы- ваемых событий. В пламени вулкана Горы Судеб кузнецами-эльфа- ми были выкованы семь магических Колец Власти для гномов и еще девять - для простых смертных (не считая колец прочих, менее могущественных). Правитель Мордора, военачальник Сарон сначала помогал эльфам, но, как оказалось, с корыстными и да- леко идущими целями: захватить главное, Первое Кольцо; зака- ленное особым способом, оно принесло бы его обладателю власть почти безграничную. Это Кольцо управляло бы всеми остальными, и целый мир Средьземелья лег бы у ног Сарона. К счастью, пре- дводитель кузнецов тайно выковал еще Три Кольца (известные как Кольца Королей Эльфов), и вот до этих-то - Сарону никак не дотянуться... Но он все-таки сумел закалить свое Первое Кольцо, и оно подавило "добрую волшебную силу" семи гномовых и девяти "че- ловечьих". Все попытки эльфов бороться с Черным Властелином терпели крах, пока они не сообразили заключить союз с людьми. И пращур одного из героев трилогии, доблестного короля Араго- рна, победил в жестокой схватке Черного Властелина, отрубив ему палец, на который было надето заветное Кольцо. И в этом месте повествоание снова резко сворачивает с проторенной колеи традиционной сказки. Вспомните, чем в ней обычно завершалась победа Добра над Зла? Известно, чем: обещанной победителю короной, принцессой и полцарством впридачу. И это справедливо, думали анонимные сказители на протя- жении столетий. Автор "Властелина Колец", сам проживший и переживший "без четверти" XX век, полагал иначе. В его книге первый тре- вожный звонок слышен уже в пересказанной старинной легенде о предке Арагорна. Вместо того, чтобы немедленно уничтожить Ко- льцо, тот поддался искушению власти; она его в конце концов и раздавила... Искус Власти с большой буквы - мотив, очевидно, привне- сенный нашим, уходящим в историю столетием. Претендентов на мировое господство, казалось, хватало во все прочие эпохи писаной истории. Но амбиции завоевателей редко простирались на души людей: властолюбцы более интересо- вались территориями, золотом, рабами, пышными нивами и бога- тыми городами. Однако власть над всем этим отнюдь не создава- ла чувства стабильности и непререкаемости ее самой, заговоры, восстания и войска иных правителей с течением времени ставили крест над самой дерзкой мыслью править абсолютно, вечно. А главное Кольцо, которое случайно подобрал гнусный Гол- люм и случайно же (впрочем, о каком случае может идти речь в сказке!) "отдал" его Бильбо Бэггинсу, гарантирует как раз та- кую Власть с большой буквы. Непреодолимую, абсолютную, раст- левающую и властвующих, и находящихся под ее пятой. Удивительно... Впервые, наверное, в богатой сказочной традиции волшебное Кольцо Власти оказывается совершенно не- пригодно для свершения добрых дел! Но вернемся к предыстории описываемых событий. С помощью того же Голлюма Сарон узнает, что Первое Кольцо, считавшееся бесследно пропавшим, находится у некоего хоббита Фродо Бэг- гинса, который во главе небольшой компании затевает отчаянный поход в самое сердце владений Сарона - в страну Мордор. И злой волшебник принимает меры... Все, историческая экспозиция завершена. Далее пойдет собственно сюжет, и все полторы тысячи страниц читатель, за- таив дыхание, будет следить за захватывающими приключениями, сопереживать тяжким испытаниям, свалившимся не только на пле- чи отважной и трогательной в своем беззащитном героизме ком- пании, но всех без исключения обитателей Средьземелья. А испытания не заставят ждать. Преследования зловещих Черных Всадников, лазутчиков Сарона, козни предателя Сарума- на, кровопролитные битвы, осады крепостей, пленения, побеги... Путешественники посетят жилище гостеприимного лесного чародея Тома Бомбадила, примут участие в военном совете, имевшем мес- то во дворце короля эльфов Эльронда, - а в скольких они побы- вают тавернах и постоялых дворах, где подают добрый эль и принято коротать ночи напролет, расспрашивая странников о чу- жеземных диковинах! Но не избежать им и других приключений, куда менее прия- тных. Придется пробираться по мрачным заколдованным местам, опускаться в зловонные подземелья и скрываться в заброшенных копях в самом сердце владений Сарона...- пока, наконец, Фродо в одиночку не достигнет спрятанной в горах башни, где вот уже несколько столетий пылает неугасимый огонь, в коем одном то- лько и можно уничтожить злополучное Кольцо. Тяжко придется храбрецам - силы Зла неисчислимы, и уже многих вчерашних союзников совратил - все той же жаждой Влас- ти, будь она неладна! - коварный и безжалостный властелин Мо- рдора. Другие полегли в битвах... Тяжесть положения усугубля- ет еще и то обстоятельство, что ни Фродо, ни его спутники Сэмуайз и Пиппин совсем не похожи на былинных героев-воинов. Впрочем, это обстоятельство героев Толкина на останавли- вает. Несмотря на эпические битвы и частый звон мечей, в кни- гах трилогии неизменно, раз за разом побеждает ...отнюдь не оружие! Оно тоже, увы, необходимо и воителям за правду, а та- кие персонажи, как принц Арагорн, исправляющий "историческую ошибку" своего близорукого предка, вынуждены творить добро мечом (без этого произведение Толкина оставалось бы просто сказочкой, бесконечно далекой от треволнений нашего века). Однако не Арагорн во главе своего воинства совершает главный подвиг, предопределив общую победу сил добра. Это делает Фродо Бэггинс - мирный, хотя и отважный "ма- ленький хоббит" (все время так и тянет сказать: "маленький человек"), взваливший на свои плечи неподъемную ответствен- ность за все, творимое в окружающем мире. Фродо-герой - это тема отдельного разговора. Как мне представляется, еще не состоявшегося на страницах литератур- но-критической толкинианы. История сделала из маленького хоббита героя - разумеется, при этом она проявила и заложенные в нем нравственные качест- ва. Но в отличие от героев большинства сказок и мифов, Фродо не явился в мир изначальным героем-мессией, ожидаемым народа- ми со смирением и восхищением и воспринимавшим свою звезду, как нечто должное... Разница между традиционным сказочным героем (пусть и выступающим поначалу в роли Иванушки-дурачка) и Фродо Бэггин- сом - огромна. Дело не в личной скромности Фродо; он не тянет на роль "записного" героя хотя бы потому, что постоянно разд- воен, мучается от свалившейся на него ответственности. Все время ему приходится трезво оценивать себя: справлюсь ли? Фродо испытывает приступы слабости, даже впадает в отчаяние; и бывает нерешителен, и делает ошибки. Словом, это человек, а никакой не "герой". Но есть еще одно качество, весьма редкое у традиционных сказочных героев... Вот, к примеру, более чем странная история взаимоотноше- ний двух Бэггинсов - Фродо и его дяди Бильбо - с мерзким Голлюмом (он, кстати, на придуманном автором "древе видов" приходится далеким родственником хоббитам). Голлюм постоянно охотится сначала за старшим Бэггинсом, а потом чинит всякие козни и Фродо. Самое удивительное, что хоббиты с неменьшим постоянством прощают злодея, который и по самым гуманным законам несомненно заслуживал бы смерти! Но именно это странное всепрощение - милосердие, сказали бы мы сейчас - оказывается "прагматичнее" любых обоснований типа "на войне не до сантиментов", "кто не с нами, тот против нас" и тому подобных. Не кто иной, как Голлюм, сам того не желая, уничтожает зловещее Кольцо - а ведь он не раз мог пасть жерт- вой справедливого гнева всех тех, кого обманул, предал, пыта- лся уничтожить... Случайность? Только, разумеется, не в волшебной сказке. Ибо и в мире, где правит магия, соблюдаются свои особые зако- ны, среди коих первый - жесткая моральная заданность, необхо- димость всех "случайностей". Это в жизни Добро может случайно потерпеть неудачу, а Зло - ускользнуть от расплаты. Если автор сказки не в состоя- нии разобраться со всеми подобными "случайностями", право, не стоило ее и придумывать. Итак, злодей должен был уничтожить еще большее Зло, и - Голлюма пощадили. Не с дальней целью "подставить", а по сооб- ражениям совсем иным. Даже и не по соображению, поскольку тут не разум выбирает, а чувство - чувство милосердия. Члены бра- тства Колец не мстят без крайней необходимости, ими движут в большей мере сострадание мирных людей, гуманистов, нежели беспощадная ярость солдат. И это обеспечивает им победу. Такие вот необычные герои... Само же превращение сказочного персонажа в героя романа происходит для читателя незаметно. Вспомним, как начинается повествование - неторопливо и обстоятельно, как самая обычная традиционная сказка, быть мо- жет, лишь чересчур перегруженная деталями. Но стоило Фродо и его спутникам отправиться в поход, как произошло смещение то- чек отсчета. И мы видим - с удивлением ловим себя на мысли! - что возглавляет поход уже не фольклорный Фродушка-дурачок, вышедший на бой с очередным драконом, а хорошо знакомый нам "маленький человек" реалистической прозы, вдруг ощутивший се- бя средоточием каких-то поистине вселенских столкновений, случайно выделенным силовым центром, в который, как в воронку, ввинчиваются события и людские судьбы. Это осознание собственного места в мире, перехода от по- зиции "хаты с краю" (все хоббиты - скорее "обыватели", а ни- какие не борцы за идею!) к внутренней ответственности за все - растет постепенно. Продвигаясь по тексту трилогии - страни- ца за страницей, глава за главой - читатель вместе с Фродо как бы взбирается в гору: горизонт удаляется, перспектива - ширится... Чтобы там, на вершине охватить взглядом все, о чем бесстрастно сказано в многочисленных приложениях к книге: Мир и Историю, творящуюся в нем. Историей буквально пропитаны романы трилогии . Она - то самое "преданье старины глубокой", о коем обычно принято го- ворить с оттенком безразличия (а то и вовсе с иронией), - оп- ределяет судьбу героев. Прошлое тянет их вперед, и в этой фразе гораздо больше смысла, нежели эффектной игры слов. Все члены Братства Колец рано или поздно прийдут к пони- манию того, что прошлое не сбросишь с рук и ног, как оковы; все ошибки и неверные действия, совершенные в нем, еще выст- релят в настоящем. И как-нибудь, да отзовутся в неопределен- ном пока будущем. Поэтому маленькими хоббитами движет, кроме всего, тревога - как бы "не подставить" собственное будущее. Так же постепенно погружается читатель и в злополучную проблему "роли личности в истории", лишившуюся за последнее столетие остатков "сказочного" очарования. Шаг за шагом, спо- тыкаясь вместе с Фродо о нравственные "кочки", вновь вставая на ноги, блуждая по лабиринтам и все-таки находя свой путь в потемках. Узнавая новое, теряя иллюзии, беспечность и боевых товарищей, и платя сполна за только что узнанное... Именно так - как в жизни, а не как в сказках. Эти-то постепенность и противоречивость процесса позна- ния - а о простых, скорых решениях в сказочном мире Средьзе- мелья приходится забыть раз и навсегда! - также роднят творе- ние Толкина скорее с философским романом, нежели детской ска- зкой. Сказочный герой ограничен в своем выборе, и все эти "налево пойдешь... направо пойдешь..." - озадачивают лишь чи- тателя юного и неискушенного. Ведь каким бы "дурачком" не был с самого начала задан Иванушка, неумолимыми законами жанра ему на роду написаны и принцесса в жены, и пол-царства... Фродо же становится героем, личностью, вершителем судеб - не сразу, не просто так: взял да стал. Для него это - драма. Обычный человек, вовлеченный в самый эпицентр глобальных событий, добровольно, хотя и поначалу неосознанно, взваливший на свои плечи тяжкое бремя "всех грехов мира" и мысленно го- товый платить, когда минет час, цену этой ответственности... Поистине только в наш сложный и грешный век впору было сочи- нить подобную "сказку"! В столетие, ставшее свидетелем прев- ращений удивительных: массы вполне ординарных людей совершали чудеса героизма, и наоборот, из ничем не примечательных зако- нопослушных "винтиков" как на питательном бульоне произраста- ли разного рода "благодетели человечества", вожди и фюреры всех мастей; в столетие, когда от каждого живущего начала ощутимо зависеть судьба решительно всех. Как бы поступил герой традиционной сказки, попади к нему в руки магическое Кольцо? Скорее всего победил бы злодея Са- рона, после чего живехонько воцарился бы на троне, дабы пра- вить "мудро и по справедливости". Не случайно и сам-то влас- телин Мордора боится пуще всего не Фродо-освободителя, не бо- йца за правду, а - Фродо-соперника! Понятное дело, сказки ис- стари выражали народную мечту в "своего", разумного и справе- дливого царя. У Фродо цель, повторяю, иная. Уничтожить сам искус влас- ти. "Всякая власть развращает человека, абсолютная власть развращает абсолютно"... Кто, когда мог нашептать Фродо эту выстраданную самым властолюбивым веком истину? Однако малень- кий хоббит мыслит и действует так, словно сызмальства знает и эту, и множество других истин. Мыслит и действует как человек двадцатого века - хотя и не человек он вовсе, да и время дей- ствия драмы теряется в дымке сказочного "давным-давно". Героем Фродо Бэггинс становится, когда бесстрашно выс- тупает навстречу опасности; личностью - как только осознает всю меру навалившейся ответственности. А вот Человеком - именно так, с большой буквы - в момент принятия решения унич- тожить Кольцо, не дать этой ответственности превратиться в своего рода моральную индульгенцию на отпущение будуших грехов. Мораль "лес рубят, щепки летят" - не для Фродо, хотя он ясно понимает, что Зло проистекает не от действия (пусть и ошибочного) самого по себе, а скорее от последуюших оправда- ний пресловутых "щепок". На ошибках - кто смог похвастать, что никогда не совершал их! - надо учиться, а не убеждать се- бя - и в большей мере других - что никаких ошибок не было... О многом заставила задуматься эта длинная неспешная ска- зка. Она словно аккумулировала в себе один из больных вопро- сов века: не "что делать?" (на сей счет и в традиционных ска- зках разных народов полно рецептов), а "как делать?" Как де- лать дело - чтобы получалось нравственно, чтобы не пришлось потом краснеть за содеянное. И в результате выходило б все- -таки задуманное, а не что-то совсем протиповоложное. И в общем неудивительно, что трилогия Толкина полна эс- хатологическими (так называется религиозное учение о конце света) мотивами. Странное, что и говорить, путешествие - с точки зрения канонов мифологии: героический поход не за чем-то, а затеян- ный, напротив, с целью от чего-то избавиться... Не просто отобрать Власть у каких-то высших существ, а полностью исклю- чить из жизни сам искус обладания ею. Иначе говоря, разрушить весь старый мир, в котором "работала" магия и открыть дорогу новому - миру обыкновенных людей. Нам с вами... Писатель-христианин, Толкин излагает, в сущности, свою версию притчи о спасении души, в данном случае души "коррум- пированной", разъедаемой жаждой власти. В его сказочном мире случаются несчастья, трагедии, утраты. Но все же, в отличие от реальности, сказка для Толкина оставалась благой вестью, а мир, живущий по особым сказочным законам, не допускает всеоб- щего и окончательного торжества Зла. Ну, разве что на время... Однако для него, писателя-христианина, спасение души од- нозначно предполагает и жертву... Профессиональное знание истории Средних веков подсказало Толкину образ сдвинувшегося с привычных орбит мира, когда пе- реселяются целые народы, а некоторые вообще бесследно исчеза- ют с исторической сцены. Когда убогая "ноосфера" молодой ци- вилизации наводнена слухами и мрачными предощущениями конца света, а на границах некогда стабильного и процветающего Мира растет, набухает темная опасность - всему его дальнейшему су- ществованию. И неважно, в сущности, то, что в конце концов Фродо вы- полнит свою миссию и вернется домой. Потому что странное и донельзя грустное это возвращение: вместе с магической силой Колец уходит из Средьземелья всякое волшебство, доброе и злое. Неумолимо меняет свой облик, становящийся все более "легенда- рным", и само сказочное Средьземелье, уступая историческую сцену новым персонажам: людям. Эта символическая передача нравственной эстафеты от ска- зочных толкинских героев к людям, по-видимому, не случайна. Сама сказка Толкина, разбивая невидимые жанровые барьеры, стремительно шагнула в нашу реальную жизнь. Жизнь после книги. Как всякий настоящий писатель, Джон Рональд Руэль Толкин пережил собственную смерть. Он ушел из жизни в курортном приморском городе Борнмуте (освященном в истории английской литературы еще и именами Мэ- ри Шелли и Роберта Луиса Стивенсона). Покинул ее в зените славы, не ведая, что еще выйдет книга, которую он задумывал самой первой да так и не успел записать... Уже после его смерти сын Кристофер привел, наконец, в порядок отцовские записи, касающиеся основ "мифологии" Средь- земелья - так родился новый том хроники, названный "Сильма- риллионом". Успех был беспрецедентным: никогда еще произведе- ние художественной литературы не было распродано сразу же по выходу в свет - а это так называемый hardcover, издание в твердой обложке, издание дорогое! - в количестве, превышающем миллион экземпляров... В "Сильмариллионе" рассказывается о сотворении мира, в котором развернется действие трилогии - но не о христианской версии, а скорее в духе скандинавской мифологии, основательно "подправленной" блестящим ее знатоком. Автор хотел, чтобы его мир был достаточно необычен и ув- лекателен, но в то же время постарался сохранить его в долж- ной мере знакомым современному европейскому читателю. Окажись этот придуманный мир слишком "экзотичным", не дошла бы до массового читателя нравственная весть - а это очень волновало Толкина. И вместе с тем, начни он прямо, "в лоб" проповедо- вать христианскую мораль всепрощения, стойкости и жертвеннос- ти - обязательно бы потерял часть читателей, привыкших думать самим, без назидательной пасторской подсказки. Впрочем, об этом - о его побудительных мотивах - сейчас остается только гадать. Зачем он писал трилогию, и в качестве "мифологического пролога" к ней удивительную книгу "Сильма- риллион", нам уже не узнать никогда; результат - налицо, и можно лишь строить более или менее правдоподобные версии. Чем и занимаются десятки литературоведов, благодарные автору за то, что не оставил их без работы! Но вот что доподлинно известно, так это особая авторская привязанность к одной из легенд цикла - о Берене и его воз- любленной Лютьиен. Причиной тому была жена Толкина, Эдит, ко- торую он отождествлял с мифической Лютьиен; эти два странно звучащих на слух непосвященных имени Толкин завещал выбить на их с Эдит общем могильном камне... Друг и соратник Толкина, Клайв Стэплз Льюис нашел удач- ное сравнение тому, что совершил в литературе Джон Толкин: он "осветил сознание миллионов, подобно тому, как вспышка молнии освещает небосвод, мгновенно делая видимым окружающий пейзаж." Парадоксально, однако, что молния сверкнула на безоблач- ном ясном небе, когда ничто не предвещало грозы или иных ка- таклизмов... Чтобы сказка превратилась в одно из самых читае- мых произведений века, задохнувшегося от напора грубой, аг- рессивной реальности? И все-таки - удачный образ. Молния, давний символ высше- го творческого вдохновения, знамения небес, силы одновременно грозной и возбуждающей. Нам тоже предстоят на закате тысячелетия свои битвы с Кольцами Власти. Неминуемы жертвы, потери и мучительный поиск моральных решений. И, боюсь, никакая, самая умная книга (и сказочная трилогия Толкина не исключение) не подскажет реше- ния готового и универсального: выбирать и нести ответствен- ность за сделанный выбор придется самим. Но насколько же облегчит этот выбор присутствие рядом Гандальфа и Фродо: мудрость опыта и храбрость вкупе с чисто- тою сердца! Английский писатель подарил измученному и отчаяв- шемуся веку этих двух чудесных персонажей, и отныне они надо- лго, хотелось бы верить, стали нашими верными спутниками, об- легчив наш собственный путь в новый век и новое тысячелетие. А уходящий век мы тогда назовем Веком Толкина. ...Последнее фото Толкина сделано незадолго до смерти, 9 августа 1973 года. Старик-профессор опирается одной рукой на трость, а дру- гой держится за богатырский ствол огромной "черной сосны" (это одна из признанных диковин оксфордского Ботанического сада, по свидетельствам знавших Толкина - любимое дерево пи- сателя). Ствол и вправду могуч; под такими деревьями сиживали странствующие рыцари, переводя дух после схваток с драконами, а путешественники рассказывали случайным попутчикам легенды и предания былых времен. И кажется при взгляде на фотографию, что, коснувшись ру- кой исполинского дерева, старик Толкин сам ушел в сказку, ко- торую когда-то придумал. И не старомодный пиджак с вязаным жилетом на нем, а грубый дорожный плащ с капюшоном. А в руках вместо изящной палочки с закругленной ручкой - увесистый суч- коватый посох. Старый добрый волшебник, неутомимый бродяга Гандальф остановился в тени могучей кроны, чтобыы передохнуть, собраться с новыми силами. Много пройдено за день, а впереди еще путь неблизкий... Гандальф не спешит. Добрые волшебники живут долго.