"В мире книг" ВЛ. ГАКОВ РАЗДВОЕНИЕ Во всем мире Стивенсона знают более как автора увлека- тельных исторических романов и особенно "пиратских" историй, заставлявших замирать сердца не одного поколения мальчишек. И собственная жизнь писателя, закончившись вдали от очагов ци- вилизации, на далеком тихоокеанском архипелаге, где добро- вольный изгнанник пытался найти свой сад Эдема, давно превра- тилась в романтическую легенду, благодатную тему для множест- ва книг, написанных уже о нем самом. "Домой вернулся моряк, домой вернулся с морей, И охотник вернулся с холмов..." - разве эти две строфы из "Завещания", выбитые на надгробном камне сочинившего их поэта, не навевают то же настроение? Ро- мантик, беглец от индустриального кошмара в мир естественной природы, простых чувств и радостей "на лоне"... Между тем, все, конечно же, было не так просто. И предс- тавления Стивенсона о природе человеческой намного превосхо- дили по сложности ту лубочную картинку, которая скорее всего возникает в голове: машинная цивилизация - против естествен- ной жизни на природе, развращенный комфортом и техническими игрушками горожанин - против опять же "естественного" селяни- на, крепкого в морали и разумного в повседневном поведении. Жизнь его сравнивают с жизнью бродяги и бунтаря, и это правда. Только его безудержный романтизм по крайней мере один раз, но дал трещину. Именно тогда, когда писатель создал свою самую странную книгу, решительно не укладывающуюся в его ка- нонизированный биографами образ... В общем, судьба дала ему мало поводов для оптимизма. Да, много путешествовал, повидал свет - но не по доброй же воле! От родных мест, от вечно сырой и промозглой Шотлан- дии в Европу, Америку, - а под закат и на далекие экзотичес- кие острова Самоа - гнала неизлечимая болезнь. Да, литературное дарование Стивенсона щедро проявилось во всех жанрах, которые только можно себе представить: он писал романы, рассказы, стихи, пьесы, был, между прочим, широко из- вестен как яркий литературный критик... И, конечно, читателям всего мира знакомы его приключенческие романы "Остров сокро- вищ", "Черная стрела", "Похищенный"! Однако мало кто из чита- телей знает, что большую часть жизни он сильно нуждался и да- же вынужден был искать, как мы говорим, работу на стороне. Правда, успех "Острова сокровищ" несколько поправил по- ложение. Сам писатель вряд ли ожидал этого, ибо книга роди- лась как бы ненароком, в результате невинной игры, затеянной с пасынком Ллойдом Осборном. Отчим нарисовал для мальчика ка- рту несуществующего острова, где грозные пираты прячут свои несметные сокровища, а дальше... а дальше пришлось выдумывать всю историю от начала до конца! И она удалась на славу. Это, конечно, очень светлая и романтическая книга, хотя про большинство ее героев не скажешь, что они являют образцы высокой морали и человечности. И все же в романе "про пира- тов" главное - не пираты. "В открытое море! К черту сокрови- ща! Море, а не сокровища, кружит мне голову!" - эти слова од- ного из персонажей можно предпослать почти к любой приключен- ческой книге Роберта Луиса Стивенсона. Но - деньги, полученные за "Остров сокровищ", очень ско- ро оказались на исходе. Снова потянулась череда унизительного подсчета каждого пенни - от гонорара до гонорара. И тут Сти- венсону пришел в голову сюжет воистину странный. Еще в детстве будущий писатель услышал историю знамени- того эдинбургского вора-взломщика Дикона Броуди - впрочем, воровавшего по ночам, в дневное же время промышлявшего куда более достойным делом: столяр-краснодеревщик! Стивенсон даже написал о нем пьесу - никудышную, по свидетельству биографа писателя, Ричарда Олдингтона, но весьма примечательную, если иметь в виду будущую книгу о Джекиле-Хайде... По крайней мере можно предположить, что Стивенсон вспом- нил о своем неудачном дебюте, но позже, уже после того, как достиг пика известности. Вот как все произошло. В самом начале 1880-х годов уже известного автора "Ост- рова сокровищ", и так-то не отличавшегося завидным здоровьем, настигла новая беда: туберкулез. Отныне вся оставшаяся жизнь - а отмерено ему еще целых четырнадцать лет! - станет рази- тельно напоминать судьбу многих его персонажей, боровшихся за нее, за жизнь, ежедневно и ежечасно. Только теперь это были уже не приключенческие романы для юношества... Периодические наезды во Францию и на швейцарский высокогорный курорт Давос лишь оттягивали фатальную развязку; однако именно этим пере- дышкам в неотвратимом течении болезни мы и обязаны счастьем читать, быть может, лучшие книги Стивенсона, и в их числе не- забываемый "Остров сокровищ". Однако повесть "Странная история доктора Джекила и мис- тера Хайда" была написана в Англии, в небольшом приморском городке Борнмут (где спустя почти сто лет умрет другой вели- кий англичанин - Толкин). К 1886 году здоровье писателя заме- тно ухудшилось, а вместе со здоровьем - и настроение. Все ре- же ему мысленно рисовались картины далеких экзотических морей и каравелл под "Веселым Роджером", все явственнее он видел собственное будущее (мог ли он предугадать, что смерть ждет его на тех самых далеких солнечных островах?) А тут еще новый друг Стивенсона, переводчик и театровед Уильям Арчер как-то спровоцировал его на спор о безудержном стивенсоновском оптимизме, "оторванном от реальности"! И жес- токо страдавший от очередного перенесенного приступа писатель вынужден был с горечью ответить в письме: "Если вы знали, что я хронический больной, зачем говорить, что моя философия не подобает человеку в таком положении? Меня не так влекут факты, как вас, но к чему же выворачивать самый существенный факт наизнанку?.. Все дело в том, что, сознательно или нет, вы со- мневетесь в моей честности, вы полагаете, что я гаерствую, и в глубине души не верите моим словам... Вполне ли справедливо ...рассматривать только самые беспечные из моих произведений, а затем утверждать, будто я не признаю существования зла." "Мы не знаем, - пишет Олдингтон, - было ли то вызвано нападками Арчера, но в лучшей книге, написанной Стивенсоном в Борнмуте, мотив зла является основным. Создается впечателние, будто "Странная история доктора Джекила и мистера Хайда" во- зникла - по воле автора или нет - из диспута Стивенсона с Ар- чером..." Говорят, что сюжет этой самой страшной из стивенсоновс- ких книг писатель подсмотрел во сне; во всяком случае, не проза реальности навеяла ему притчу, в которой все последую- щие поколения читателей видели каждое свое. И не случайно, что наибольшим успехом повесть пользовалась не в старой доб- рой Англии (хотя и там за первые полгода удалось продать со- рок тысяч экземпляров), а за океаном, в Америке, где, очевид- но, двойственность человеческой натуры, противостояние - и одновременно какое-то зловещее единение добра и зла особенно рельефно проступало на фоне торжествующего технического прог- ресса. На американском книжном рынке книга Стивенсона произ- вела фурор: четверть миллиона экземпляров, не считая бесчис- ленных "пиратских" изданий, что особенно символично в случае с автором "Острова сокровищ"! И можно ли объяснить случайностью тот факт, что одно из самых дерзких чад прогресса - молодой кинематограф, лишь только представилась возможность, мертвой хваткой вцепился в "идеальный киносценарий" (так охарактеризовал книгу Олдинг- тон). И отныне полюбившиеся зрителю маски лощеного джентльме- на доктора Джекила и отъявленного мерзавца Хайда не покидали экрана в течение всего времени существования кино. Что-то знакомое, хотя пока и невысказанное, увидели поз- дние читатели и кинозрители в этой двуликой, как в греческом театре, маске. Что-то более созвучное их времени, о чем, ве- роятно, даже не подозревал автор. Черновой вариант книги составил чуть менее четырех авто- рских листов. Каких-то сто страниц рукописи, появившихся на свет за три дня... Жена Стивенсона, Фанни, черновик раскрити- ковала (и, наверное, справедливо, потому что, по свидетельст- вам биографов, выходило у писателя что-то совсем уж виктори- ански-пресное - средоточие пороков, лишь скрывающееся под ма- ской добродетели), предложив написать аллегорию Добра и Зла. Именно так, с заглавных букв. Неизвестно, подчинился ли автор домашнему "диктату", но рукопись сжег и все переписал заново в том виде, с которым мы сейчас и знакомы. По его собственным подсчетам, затратил он на "Доктора Джекила" около десяти недель - для тяжело больного человека и это поразительно короткий срок! Но дело даже не в количестве дней, повесть написана на одном дыхании, и это почувствуешь сразу же, с первой открытой страницы. О чем же эта странная из странных историй научной фанта- стики? Подмеченное еще авторами священного писания непостижи- мое соседство ангела с дьяволом под личиной "нормального" че- ловека? Конфликт разума с инстинктом? Напоминание о далеком нашем предшественнике на эволюционной лестнице, на которого впервые указал Дарвин - и не ведал, что "обезьяна" все еще жива внутри нас? Фрейдистские потаенные комплексы, о которых скоро заговорят все? Наконец, может быть, это притча об изна- чальной "вредоносности" прогресса (теория, во времена Стивен- сона еще претендовавшая на некую новизну)? Или же это просто переложение древней истории о Фаусте и Мефистофеле, рассказ о новой попытке превзойти отмеченные Природой пределы, о цене за излишнее, но - куда денешься - и извечное любопытство? Все это при желании можно прочитать в повести. Стивенсоновский "Доктор Джекил" продолжает идущую еще от литературы средневековья тему двойников (по-немецки doppel- ganger). Раньше высвобождение внутреннего "Я", обычно пугаю- щего и отвратительного, обеспечивали магические заклинания и потусторонние силы - или, как в популярных романах об оборот- нях, достаточно было простого полнолуния. В повести Стивенсо- на необходимые пассы успешно совершила наследница допотопной магии - наука. Это ведь еще и притча о цене за обладание абсолютной свободой - безо всяких ограничений, о которых обычно "позабо- тится" мораль. Не случайно исследователи творчества Стивенсо- на в растерянности останавливались перед этой странной исто- рией, и затем, надо думать, с отчаяния, кого только не прочи- ли ему в "предтечи" - маркиза де Сада, к примеру... Не разум- нее предположить иное: английский писатель просто уловил ви- тавшие в воздухе флюиды всеосвобожденности от морали, тонко подметив настроения, создаваемые в умах уже открыто кичившей- ся своим всесилием наукой. Однако идеи идеями, а Стивенсону еще и необыкновенно по- везло на образы. Подобно своей великой предшественнице Шелли, он смог предугадать на редкость символичный образ из недале- кого будущего: цивилизованный высокоморальный человек, с по- мощью научного "снадобья" приоткрывающий свое второе "я" - свою внутреннюю сущность аморального эгоиста и потребителя. Это уже тема научной фантастики. Формально с нею повесть роднит одна (для автора, по-мое- му, и вовсе незначительная) деталь: чудодейственное средство, превращавшее светского денди в исчадие ада. Можно было спо- койно обойтись и без фантастического эликсира - с точки зре- ния нашего века, наблюдавшего немало подобных трансформаций; для писателя-англичанина викторианской эпохи такое трудно бы- ло вообразить, требовалось вмешательство "потустороннего". Однако есть еще одно обстоятельство, безусловно указыва- ющее на близость повести той литературе, которая в преддверии нового века всерьез задумалась над соблазнительной возможнос- тью, с помощью всесильной науки, переводить добро в зло. Автор одним из первых в литературе предрекал крах утопи- ческого проекта: перестроить человеческую натуру с помощью технического прогресса. Уже знакомый нам блестящий мастер афоризмов Честертон сказал о повести так: "Действительный смысл этой вещи заклю- чен вовсе не в открытии того факта, что каждый человек - это как бы два человека, но в констатации, что оба суть одно це- лое... Не то важно, что человек может отсечь от себя свою "подсознательную" составляющую, а то, что он при всем желании не способен на это". Далее по сему поводу можно негодовать,в отчаяньи заламы- вать руки, или, напротив, упиваться сделанным открытием, раз- вязывающим руки цинику и властолюбцу (мол, такова натура, против природы не попрешь...) Но иллюзиям, что человека можно до конца перевоспитать в идеалах гуманизма и просвещения, за- ставить позабыть о своем "темном прошлом", - как это ни грус- тно произнать, приходил конец. Пройдет совсем немного времени, и "откровения" Стивенсо- на превратятся в расхожую реальность XX века. ...Кстати, о "чудовищных преступлениях" Хайда, от кото- рых кровь должна была стыть в жилах благонамеренного виктори- анского читателя. Их - нет! Кроме эпизода с упавшей девочкой, на которую наступил "злодей", да одного убийства (подумаешь, невидаль - в городе, пережившем кошмар Джека-Потрошителя!), никакого серьезного криминала за мистером Хайдом, по сути, не числится. Читателю только подспудно внушается мысль, весьма неопределенное ощу- щение сатанинской злобы, флюиды которой растекаются от Хайда, но сделано это столь мастерски, что мы и в самом деле уверо- вали в преступность этого персонажа. Одним из первых Стивенсон открыл главную загадку научной фантастики: необязательно показывать, расписывать фантастиче- ское во всех деталях - достаточно бывает и простого намека. Свой он сделал удивительно вовремя. Приближался, вплотную надвигался "обещанный" научной фантастикой двадцатый век. Согласно прогнозам, поистине "зо- лотой", осененный всемогуществом науки и бессчетными проекта- ми всеобщего счастья. В утопию, если судить по издававшейся тогда фантастике, верили уже почти автоматически, ее пришест- вие мыслилось само собой разумеющимся. Холодный, трезвый контрпрогноз скептика был просто необ- ходим. Но удивительно, что сделал его романтик из романтиков, всю жизнь упрямо сопротивлявшийся пессимистической мысли об изначальной порочности человека! В этой мрачной и достаточно безысходной книге читатель не найдет спасительного рецепта "улучшения" человеческой при- роды. Автор просто констатирует, что мистер Хайд, видимо, на- всегда поселился в каждом из нас, - и как же не хочется в это верить! И разве удивительно, что уже на подходе были другие книги, авторы которых, уповая снова на науку, начнут предла- гать разнообразные варианты освобождения человека от его дур- ной "наследственности". Роберт Луис Стивенсон не писал о роботах, об искусствен- ных существах, но он несомненно продолжил серьезный разговор, начатый Мэри Шелли - о двойственности человека и о двуликом же характере технического прогресса. И потому во всех книгах по истории научной фантастики история доктора Джекила и мис- тера Хайда следует сразу же вослед Виктору Франкенштейну и его чудовищу. Стивенсон написал пролог драмы. Ее первого акта остава- лось ждать совсем недолго.