"Фантакрим-Мега" ВЛ. ГАКОВ СУД ДЛИНОЮ В ПОЛТЫСЯЧЕЛЕТИЯ Процесс этот тянется уже невыносимо долго: без малого пятьсот лет. Судят не человека; кости подсудимого давно истлели, а молва бережно хранит все перипетии его осуждения и мученичес- кой смерти. С запозданием, но пришла посмертная реабилитация, - не зафиксированная никаким официальным судейским докумен- том, она все-таки состоялась: в людских душах, в тех книгах, пьесах и фильмах, что запечатлели историю жизни и смерти "че- ловека на все времена". Однако все так же далек от завершения суд над его книгой. Над идеей, которая за минувшие пол-тысячелетия озаряла милли- оны людей (хотя каждый и вычитывал в книге что-то свое). То- мительно раскручивается маховик процесса; то верх берут защи- тники, то инициатива переходит к обвинению, вскрываются нео- жиданные обстоятельства "дела", отчего оно, казалось бы, поч- ти законченное, вдруг переворачивается с ног на голову и предстает взору суда и присяжных в совершенно непредсказуемом качестве. Что касается присутствующей в зале публики, то она всматривается в "обвиняемую", прокручивает в уме ее судьбу и в сотый, тысячный раз мучает себя вопросами, которым также не видно конца. Ну хорошо, осудим - а дальше-то как жить без нее - без Утопии? Без идеала, мечты; без представления о луч- шем будущем? И как избежать соблазна следовать - ни приведи господи - этому образцу на практике? Нет ответа. Хотя каждому из неспешно сменявших друг дру- га поколений временами казалось, что ответ найден, и отныне ясно, какую сторону принять - адвоката или прокурора... Редкий политический трактат в истории оказывал столь мощное воздействие на ее ход. И столь же немногие на нашей памяти книги оставались так блистательно не поняты. Или поня- ты - в смысле, прямо противоположным тому, что вкладывал в собственное творение автор... Осужденный-то тщился рассказать о выстраданной мечте, чисто умозрительной идее счастья для всего человечества. А в книге прочитали предельно конкретизи- рованный план, прямое руководство к действию. И действовали, действовали... периодически заглядывая в сочинение мечтателя, как в справочное руководство. Теперь вот судят книгу, как будто она виновата, что ее так пристрастно читали... Во всяком случае, автор свято верил в исключительную благотворность своей мечты. А если и допускал иронические, или вовсе уничтожительные оговорки, то ведь ясно же, каких читателей имел при этом в виду: цензуру, власть предержащих, просто врагов и завистников. У него их хватало. Впрочем, мечта сама была достаточно противоречивой, внутренне конфликтной. Таким же оставался всю жизнь и автор, английский писатель Томас Мор. Хотя сам он считал, что прожил отмеренный ему век на редкость цельно и достойно. Родился будущий автор "Утопии" в 1478 году, в семье пре- успевающего лондонского юриста. Тот выбился в люди без посто- ронней помощи, сделав недурную по тогдашним временам карьеру, но даже в порыве родительского самоослепления отец вряд ли решился бы предсказать своему отпрыску высоту, на которую вознесет того звезда удачи. Поначалу была только удача - удача рождения, особенно ценная в цитадели родовых привилегий, в Англии. Принадлежа по своему происхождению к высшему слою городской буржуазии, То- мас Мор попал в парламент еще юношей, что не было диковинкой в то время. Несколько "нетипичным" оказалось то, как молодой человек распорядился своей удачей. Он не последовал примеру праздных молодых лоботрясов из знатных семей, крепко "окопав- шихся" в Вестминстере, а постарался как можно раньше заявить о себе. Да так громко у него это вышло, что юный Томас Мор тот- час же приобрел себе врага в лице самого короля! Что-то там произошло несущественное... ну, запросил Генрих YII у Парла- мента лишку, какой-то очередной (и в очередной раз беззакон- ный) - налоговый сбор по случаю замужества дочери. Можно было иолча проглотить, уважить отцовские чувства. А молодой закон- ник Мор публично выступил против - и успешно: Парламент уко- ротил аппетиты коронованного просителя. Такое не прощают, тем более дерзкому мальчишке. Расплата последовала незамедлительно: придравшись к сущему пустяку, король бросил а тюрьму... отца Мора. Так, с самых ранних лет будущему автору "Утопии" стало на родине неуютно... Он начал было подумывать об отъезде, но тут случилось непредвиденное: скоропалительно умер злопамятный монарх, позабывший, кто ис- тинный властитель в подлунном мире. Будущий писатель откликнулся на смерть Генриха YII вос- торженной одой, авансом прославляя грядущую эру свободы и справедливости. Блажен кто верует... Излишний оптимизм - болезнь зара- зительная и поражает даже самых проницательных людей. Томасу Мору, успевшему хлебнуть барского гнева, предстояло познако- миться и с барской любовью. Каких только надежд не связывали современники с новым - восьмым по счету - Генрихом из динас- тии Тюдоров, но только не надежду на справедливость. Монаршее понимание ее Мору придется почувствовать в буквальном смысле на собственной шее... Правда, на первых порах все затевалось как нельзя лучше. Новый король явно благоволил к Мору - да так, что черной завистью исходили придворные искатели фортуны. Сравнение с взмывающей ввысь ракетой - вот что за образ приходит на ум, когда окидываешь взором этапы возвышения Мора. К 1529 году он достиг всего, что только может пригрезиться в самом сладком сне подданному Его Величества. Лорд-канцлер Англии, фактичес- ки второй человек в государстве после короля; и первый - сре- ди тех, в чьих жилах не течет голубая кровь. Поразителен не сам факт подобного стремительного взлета - при дворе фортуна подбрасывала везунчикам те еще подарки! - а сопутствующие обстоятельства. Точнее их отсутствие. Ибо, к вящему недоумению биографов, Томас Мор принципиально не поль- зовался общедоступными тогда "волшебными палочками": не брал и не давал взяток, не льстил сильным мира сего, не вертелся, подобно флюгеру, при всяком новом веянии свыше, вообще не со- вершал ничего такого, что было положено высокому сановнику "по чину". Его государственная карьера кого угодно поставит в тупик. Сказать, что Мор-политик отличался противоречивостью поступ- ков, мало - ему все время каким-то чудом удавалось соединять эти противоположности в некое гармоническое целое! Человечес- кая цельность этой незаурядной личности вполне заслуживает титула, данного английским драматургом Робертом Болтом, авто- ром знаменитой пьесы о Томасе Море. Человек на все времена. И все-таки... Факты, представленные суду, одинаково ста- вят в тупик и обвинение, и защиту. Непоколебимый защитник монархии - и опасный вольнодумец, дерзко указывающий помазанникам божьим на власть единственно- го подлинного Величества - Закона. Искушенный, не раз осыпан- ный высочайшими милостями царедворец, верховный сановник ко- ролевства, он не переставал защищать привилегии ремесленников. Личный друг-наперсник монарха, частый исполнитель самых дели- катных его дипломатических поручений - и упрямый оппонент ко- роля в том, что сегодня называют "свободой совести". В неиз- бежном конфликте истины (как понимал ее для себя Мор) и мона- ршей воли он выбрал первую, пойдя ради нее на плаху... Не эта ли взрывоопасная смесь пуританского преклонения перед авторитетом - и свободомыслия, наивной мечты о счастье и справедливости для всех, вырвалась на волю в виде сокрушаю- щей преграды тоненькой книжечки под названием "Утопия"? Издательская ее судьба прослежена до мельчайших деталей. В мае 1516 года королевский сановник Мор был послан с деликатной дипломатической миссией во Францию. Однако с боль- шим рвением туда стремился мыслитель-гуманист Мор: во Франции его ожидала встреча со старым другом - Эразмом из Роттердама, посвятившим англичанину свои самые знаменитые трактаты (в од- ном из писем он без тени лести, а тем паче иронии восклицал: "Создавала ли природа когда-либо что-нибудь более светлое, достойное любви, чем гений Томаса Мора?" В излишнем благоду- шии и приверженности "сантиментам" автора "Похвального слова глупости" трудно заподозрить...) Летом того же года состоялся и писатель Томас Мор. Сам-то себя он именно писателем и числил в первую оче- редь! Хотя его литературное наследие невелико, трудно перео- ценить влияние, оказанное лордом-канцлером на английскую сло- весность. Его миниатюрные комедии и едкие памфлеты предвосхи- тили Свифта, а жизнеописание "История Рима" - самого Шекспи- ра... И все же имя Томаса Мора обессмертила - и открыла доро- гу целой новой литературе - та скромная книга, что вышла ле- том 1516 года, на латыни, в бельгийском городе Лувене. Пора сообщить ее оригинальное название: "Весьма полезная, а также и занимательная книжечка о наилучшем устройстве госу- дарства и о новом острове Утопия мужа известнейшего и красно- речивейшего Томаса Мора, гражданина и шерифа славного города Лондона". Под своим кратким именем она известна сегодня во всех уголках земли. Первое издание "Утопии" ныне - библиографический рари- тет, специалистам известны всего четыре экземпляра (как ка- кой-нибудь однопенсовой "Британской Гвианы", предмета вожде- лений филателистов во всем мире!), один из которых находится в нашей стране, в библиотеке теперь уже бывшего Института ма- рксизма-ленинизма. А рукописи книги не сохранилось. Вслед за первым сразу же появляется второе издание, оно выходит у парижского книготорговца Жиля де Гурмона. Потом еще и еще... О степени читательской популярности "Утопии" можно судить по той спешке, с которой книгу "пекли" типографии всей Европы: ошибок в парижском издании наделали не меньше, чем в оригинальном лувенском. Зато на родине автора и на его родном языке книга увидела свет только в 1551 году, когда самого Мо- ра уже 16 лет как не было в живых. В Россию "Утопия" была занесена В.К.Тредьяковским, кото- рый в своем переводе "Римской истории" Роллена стихами упомя- нул произведение некоего "Фомы Мория Англичанина", коего пе- реводчик именует "славным и мудрым человеком". Первое издание на русском языке датировано 1789 годом, и теперь книга назы- валась так: "Картина всевозможного лучшего правления, или Утопия. Сочинение Томаса Мориса, канцлера Аглинского, в двух книгах. Переведена с аглинского на французский г.Руссо, а с французского на российский". Стоит, видимо, отметить еще одно русское издание "Уто- пии" - 1918 года. Издание, сообщает титул, Петроградского со- вета рабочих и красноармейских депутатов... Почему сразу же после революции поспешили переиздавать сочинение английского автора XYI века, в общем ясно: не случайно в гербе моровской Утопии - серп, молот и колосья! Но еще более занятна история оценок "Утопии". На протя- жении долгих столетий ее как только не трактовали: утопия ли- беральная, католическая, тоталитарная... Считали книгу прос- той шуткой, анекдотом, чистой игрой ума (да чего и ждать было от переводчика Лукиана и приятеля Эразма!) А то наоборот, ви- дели в книге конкретный политический план "всеобщего исправ- ления нравов", скрупулезную разработку государственного мужа, аскета, а впоследствие еще и мученика! Однако время все раставило на свои места. И за сочинени- ем Мора прочно закрепился титул утопии коммунистической. К тому были все основания. Сам лидер немецких социал-де- мократов Карл Каутский (который долгое время был известен нам лишь как "ренегат Каутский") признавал, что "у преддверия со- циализма стоят два мощных бойца - Томас Мор и Томас Мюнцер". Он же уверенно назвал Мора "первым коммунистом" - куда уж оп- ределеннее! Вспомним, как мы впервые знакомились с сочинения- ми Мора и других ранних утопистов: для нас это был всего лишь один из "трех источников и трех составных частей"... И все же ворох недоразумений, споров, взаимных претензий и упреков, налипших за столетия на многострадальную книгу, как ракушки на потонувшую галеру, так или иначе связаны с от- ветом на жгучий вопрос: что именно изобразил английский писа- тель? Социализм? Коммунизм? И в какой мере присущи и первому, и второму те безусловно неприятные черты, которые бросаются в глаза даже при поверхностном чтении "Утопии"? ...Сдается мне, современные "прокуроры" просто не дочи- тали книгу до конца. Потому-то и застыл в их стальных облича- ющих глазах один только унылый план приведения мира к "счаст- ливой" в своем единообразии казарме... А может, взгляд их только скользнул по последним строчкам, в которых автор вы- сказывает cвое отношение к тому, что услышал от случайного собеседника об Утопии: "Я не могу согласиться со всем, что рассказал этот человек, во всяком случае, и бесспорно образо- ванный, и очень опытный в понимании человечества, но с другой стороны, я охотно признаю, что в утопийской республике имеет- ся очень много такого, чего я более желаю в наших государст- вах, нежели ожидаю". Желать и ожидать - разница принципиальная. По Томасу Мо- ру, Утопия означает место, которого нет, а вовсе не мифичес- кое ненаступившее время. Выбор координат подчеркивает сокро- венное отношение к его сочинению: "пространственную" коорди- нату выбрал он сам, художник и визионер; за "временную" охот- нее схватится социальный реформатор, революционер, политик. Между прочим, как раз Маркс с Энгельсом, вопреки расхо- жему мнению, к ранним утопиям относились без особого пиетета. По поводу социально-экономических выкладок утопистов они еще могли подискутировать, но итог подвели одной уничтожающей формулилировкой: утопическая литература, проповедующая всеоб- щий аскетизм и уравниловку, "по своему содержанию неизбежно является реакционной". Тоже неплохо бы подшить в дело... Однако выслушаем сначала обвинение, чьи позиции в после- днее время обрели новую силу. Трудно опровергнуть главную улику, представленную суду: утопическое общество построено совсем не для человеков, лич- ности ему просто не требуются - зато нужны в избытке пресло- вутые "винтики". Поощряются только лояльность и послушание; к таким качествам, как самостоятельность и разнообразие - взглядов, позиций и поступков, в государстве всеобщего стан- дарта (понимаемого как "равенство") относятся с нескрываемой подозрительностью... Итак, что же - мир-тюрьма, пусть и образцовая? А как иначе охарактеризовать общество, в котором регламентировано абсолютно все - от того, какую носить одежду, до выбора убеж- дений, точнее, убеждения, потому как никаких иных и не допус- кается! Очень смахивает на идеальную тюрьму... (Адвокаты, правда, немедленно подают реплику: это все же шаг вперед по сравнению со свободой умирать от голода. Но, как заметил один из современных критиков, "еще больше шагов - даже не назад, а скорее в сторону - от вековой мечты об истинно человеческом сообществе".) Однако обратимся к материалам дела. Утопия - религиозная страна, в ней действует право каж- дого на свободу отправления культа, однако специально огово- рено, что право учить детей и подростков оставлено лишь... правоверным (поскольку одна религия на острове "более равная", нежели остальные). Во главе государства стоит князь, причем процедура его выбора и полномочия весьма далеки от сегодняш- них предствлений о демократии. "Должность князя несменяема в течение всей его жизни, если этому не помешает подозрение в стремлении к тирании," - слабоватая, что и говорить, гаран- тия... Наконец, чтобы закончить с политическим устройством, вспомним еще один факт-улику: благосостояние Утопии основано в значительной мере на рабском труде (в рабов обращают воен- нопленных, ибо "идеальное государство" ведет войны, и отнюдь не только освободительные). А как насчет повседневной, обыденной жизни? Часто подоб- ные "зарисовки" говорят о порядках в государстве куда более откровенно, нежели официоз... Увы, снова ничего утешительного. Все жители Утопии носят одежду одного цвета и фасона. На острове множество городов, но все они на одно лицо, и если утопиец надумает попутешествовать по родной стране, он должен предварительно испросить специальное разрешение. Работа не выматывающая, но и не сказать, чтобы особенно творческая. До- суг весьма ограничен (запрещены все игры, "кроме двух, похо- жих на шахматы"). И в довершение всего полное отсутствие час- тной жизни: брак утопийцы рассматривают как средство улучше- ние породы, и перед свадьбой жениха и невесту приводят обна- женными друг к другу на "смотрины"... "Беда с утопиями, - писал английский писатель-фантаст и историк научной фантастики Брайн Олдисс, - в том, что они слишком упорядочены. Полностью игнорируется наличие в челове- ке иррационального начала, а между тем открытие его принад- лежит к величайшим научным достижениям последнего столетия. Утопии тоже относятся к фантазиям, однако сами утопийцы отри- цают какие-либо проявления воображения, не считая его чем-то существенным из всех человеческих свойств... На земле утопии, боюсь, не найдется места такому явлению, как Шекспир..." А вот мнение другого великого коллеги Томаса Мора (одна- ко сказано это спустя четыре столетия) - Герберта Уэллса: "Мор ставит разум выше воображения и не в состоянии постичь магические чары золота, используя для пущей убедительности этот благородный металл на сосуды самого грязного назначения; он не имеет ни малейшего понятия о том, например, как приятно посумасбродствовать, или о том, что одеваться все-таки лучше по-разному. Все утописты ходят в толстом белье и некрашеном платье - зачем миру краски? - а новая организация труда и со- кращение рабочего дня ему нужны лишь для того, чтобы до конца жизни продлить годы учения и побольше иметь времени для чте- ния вслух, - бесхитростные радости примерного школьника!" Резкая оценка. Однако почему при чтении "Утопии" все время не идет из головы тревожная мысль, что в идеальном го- сударстве люди неординарные, творческие - действительно, как-то ни к месту... Подобно градостроителям, все авторы уто- пий вслед за Мором мечтали об идеале порядка и функционально- сти. Граждане принимались в расчет в той же мере, что и жите- ли планируемого мегаполиса: от них всего-то требовалось - удачно "вписаться" в генплан. Проговаривается на страницах книги и сам Мор: "я, во всяком случае, полагаю, что как мы превосходим их талантливостью, так они все же оставляют нас далеко позади своим усердием и трудолюбием". Но, может быть, хватит - пора выслушать аргументы защи- ты? Чем-то же привлекала "Утопия" читателей пять столетий?! Прежде всего, это не рай лентяев. Если вспомнить, в ка- кое время писалась книга, то хорошо организованное общество, где все обеспечены работой, а сама она не в тягость, и не ну- жно семь потов спускать, чтобы прокормить себя и семью; мир, где царствует Право, а не Деньги, и основу человеческих взаи- моотношений составляет альтруизм, стремление последнее раз- делить с ближним, - что ж, скажите, дурного в подобном проек- те? Особенно на взгляд просвещенного европейца XYI века... За реализацию такой мечты не пугала и "плата": тоталитаризм, ни- щенский уровень существования... Можно перечислить и другие "отдельные достоинства": ра- зумные, ясные законы, мудрое правление, прекрасные сады и бо- льницы... Не так мало, если сравнивать с Англией времен Мора, когда ни о какой справедливости и не слыхали, и не только право говорить, но и право молчать - отсутствовало (это под- твердила и судьба самого автора "Утопии"). Вся первая половина книги посвящена тюдоровской Англии с ее "огораживанием" ("овцы поедат людей"), всесилием и бесчин- ством "верхов" и ужасающей нищетой "низов". Отталкиваясь от того, что есть, писатель мучительно искал, что может быть - не в смысле будущего времени, а скорее в сослагательном нак- лонении. Составлялось не пророчество, не генеральный план - всего лишь вариант. Главное, что пионерски решает Мор: устранить раз и нав- сегда частную собственность; с нею исчезнет из жизни общества и проклятое социальное неравенство... О том, что принесет с собой взамен всеобщая уравниловка, писатель, похоже, не заду- мывался. Впрочем, нет: думал и об этом! "Никогда нельзя жить бо- гато там, где все общее. Каким образом может получиться изо- билие продуктов, если каждый будет уклоняться от работы, так как его не вынуждает к ней расчет на личную прибыль, а, с другой стороны, твердая надежда на чужой труд дает возмож- ность лениться?" Как же эти-то строчки проглядело обвинение, а с ним и все современные критики "Утопии"! Любопытно, что в нашем издании "Библиотеки всемирной ли- тературы" автор предисловия к одному из томов приводит ту же цитату, сопроводив ее благоразумным комментарием: "Это не мо- ровские сомнения, они чуждые, пошлые, и как напоминают они все наветы критиков социализма и коммунизма во все последую- щие века!" Шел 1971-й год... Сравнивая позиции сторон в зале суда, нельзя пройти мимо главного козыря обвинения. Решающей, фатальной (для судеб утопий - литературных, но в большей мере иных) ошибки Мора. Он как-то не учел, кто же будет строить здание Утопии. Идеальное общество требовало и идеальных строителей - вот где проект давал трещину. Всякое утопическое произведение, как правило, ясно указывает на лучшие и худшие черты, прису- щие человеку. Лучшие - это его надежда на будущее и желание изменить общество в направлении большего совершенства. К худ- шим (хотел бы в этом ошибиться) относится присутствие в каж- дом человеке - как минимум, в утописте - маленького диктато- ра, который свято уверовал в то, что знает, куда вести народ. Как организовать сей несовершенный мир. После чего остается только поведать несмышленным, сколь дивным будет этот новый мир, на построение которого следует, конечно же, немедленно испросить чрезвычайных полномочий. За несколько лет до первой публикации "Утопии" другой выдающийся писатель и политический деятель весьма точно сфор- мулировал проблему соотнесения благих пожеланий и конкретных исполнителей социальных проектов: "Все те, кто написал что-либо по поводу гражданских институтов, демонстрируют - и история полна примеров, подтверждающих это - только одно. Лю- бой, кто возжелал установить государство и снабдить его зако- нами, должен начать с предположения, что все люди греховны и более того готовы высказать свою греховную сущность при пер- вом удобном случае. Ежели их дурная природа до поры скрыта, то это можно объяснить действием каких-то неведомых факторов. Но мы должны быть готовы к тому, что время, о коем сказано, что оно - отец высшей истины, не ударит в грязь лицом и быс- тренько вытащит все эти грешки на свет божий". Писавший знал, что говорил. Звали его Маккиавелли. Томас Мор был личностью иного склада. И легко нам сегод- ня укорять его в том, что он чего-то там "не досмотрел"... За прошедшие пятьсот лет мы сами - многому ли научились; у авто- ра "Утопии" этих пол-тысячи лет не было. Тем более что и ошибки, и все его прекраснодушные заб- луждения тоже пошли на пользу. Не будь их - да еще выраженных столь популярным образом: утопический роман, беллетристика! - как знать, сколь долго люди оставались бы в неведении. Прислушиваясь внимательно к гневной филиппике прокурора, ловишь себя на мысли об исчезновении из стройной системы об- винения, как минимум, одного важного обстоятельства. Очевидные беды, проистекавшие от попыток практической реализации тех или иных утопических проектов, не должны ста- виться в вину авторам этих книг и трактатов. Гадости и разо- чарования случались не вследствие прочитанных книг, а потому, что читали их - небрежно, и понимали слишком буквально. И скольких неприятностей мы еще счастливо избежали, потому что именно в книгах фантазеров и мечтателей разглядели, куда за- ведут нас благие порывы... Ранние утописты не настаивали на немедленном претворении их фантазий в жизнь. И запрети кто заниматься подобным визио- нерством под страхом смертной казни, неужели б у очередного кандидата в диктаторы не нашлось под рукой иных черновиков? При желании можно действительно читать "Утопию" Мора как своего рода пособие. Не только для китайских хунвэйбинов, но и для отечественных бюрократов; и даже для более ранних про- поведников военного коммунизма, "экспорта революции"... Тяжкая, изматывающая судьба выпала на долю этой удивите- льной книги. Автору же достался жребий воистину трагический. Томаса Мора на эшафот привела не "Утопия". Литературные забавы лорда-канцлера показались королю сущей безделицей по сравнению с иным преступлением. Его подданный посмел сохра- нить верность папе, отказался приветствовать Реформацию и принести присягу королю как главе новой англиканской церкви! Объясняется его "упрямство" просто. Будучи человеком ве- ротерпимым, Мор в то же время оставался убежденным гуманис- том-"непротивленцем", однозначно осуждающим насилие. В том числе и революционное. То, что церковная реформа неизбежно вызовет восстания, массовое недовольство, смуту, искушенный политик понял раньше короля. Аскет и мученик Идеи не позволял себе "играть в политику"; потому поддерживал и тех, кого за- девала новая волна "огораживаний", и тех, у кого насильствен- но изымали церковные и монастырские земли... Тиран не мог простить принципиальности даже одному свое- му подданному. Независимо от того, каких принципов - прогрес- сивных или реакционных - тот придерживался. И "правосудие" заработало. Лорда-канцлера по требованию короля обвинили в государственной измене, приговорив к казни иррационально жестокой (до последних стадий мучения никакой осужденный уж точно не дожил бы). А именно: "Влачить по земле через все лондонское Сити и Тайберн, там повесить его так, чтобы он замучился до полусмерти, снять с петли, пока он еще не умер, отрезать половые органы, вспороть живот, вырвать и сжечь внутренности. Затем четвертовать его и прибить по одной четверти его тела над четырьмя воротами Сити, а голову выста- вить на Лондонском мосту". Перечитайте еще раз - может быть, после этого фрагмента, характеризующего тогдашние нравы, пропадет охота особенно рь- яно ругать "Утопию"... В день казни узнику принесли известие о монаршем благо- волении: описанные выше ужасы заменены на простое отсечение головы. "Избави боже моих друзей от такой милости" - только и молвил упрямец... На плаху он взошел, гордо подняв голову. И прежде чем палач поднял ее, отрубленную, за волосы на всеоб- щее осмотрение, Мор успел еще произнести фразу, ставшую исто- рической: "Шея у меня короткая, смотри не промажь". Так закончил земную жизнь автор первой утопии. Cуд же над его книгой все никак не закончится. Католиче- ская церковь, хотя и с запозданием - только в нашем столетии! - но официально воздала должное вероупрямцу, причислив Томаса Мора к лику святых. И лишь совсем недавно очередное правите- льство у него на родине рискнуло водрузить в Вестминстерском аббатстве мемориальную доску в честь казненного. Но приговор 1535 года "за государственную измену" не от- менен по сей день. И все так же - долго, мучительно и с переменным успехом - тянется судебный процесс над Утопией. И конца ему не видно.