"В мире книг" ВЛ. ГАКОВ ИЮЛЬСКИЙ ПОЛДЕНЬ ЗОЛОТОЙ... Можно ли вообразить, чтобы лодочная прогулка в компании трех маленьких девочек и их отца произвела переворот в лите- ратуре? Оказывается, да. Только если время было - полдень 4 июля 1862 года; место действия - один из притоков Темзы в окрестностях Оксфорда; а среди девочек в лодке непременно должна была оказаться одна с именем Алиса! Ну и, конечно, требовался еще гениальный ска- зочник, который смог бы точно уловить "исторический момент", почувствовать запах волшебства, разлитого в воздухе тем сол- нечным июльским полднем, и именно тогда начал бы сочинять свою неправдоподобную историю, в какие верят одни только дети. Девочка в лодке была дочерью ректора местного колледжа, звали ее Алиса Лиделл. В историю она вошла просто Алисой - той, про которую и для которой была сочинена чудесная сказка. А придумал ее молодой сотрудник ректора Лиделла, застенчивый преподаватель Чарлз Лютвидж Доджсон, вошедший в историю миро- вой литературы как Льюис Кэрролл. Нет, чего только не случится на реке "июльским полднем золотым" (как позже будет вспоминать о нем автор "Алисы")! И пусть потом досужие крохооборы раскопают-таки, что солнце в тот реальный день и не выглядывало, наоборот, было ветрено и накрапывал мелкий противный дождичек, для истории английской литературы день 4 июля - такой же национальный праздник, как для американцев - день образования их государства... Обе книги Льюиса Кэрролла об Алисе (а их трудно разде- лить, поэтому будем просто говорить о повести-сказке "Алиса") полны загадок и видимых нелепиц; говорят же о нем, как о при- знанном мастере особого литературного жанра - нонсенса (в пе- реводе это означает буквально "чепуха", "бессмыслица"). Эти загадки ставят в тупик многих взрослых; только детям в них все понятно от начала до конца. Но детям достаточно дружбы с никогда не существовавшим Льюисом Кэрроллом; попытка взрослых разобраться с реальным автором "Алисы" вызовет еще одну лавину недоуменных вопросов. Это тем более странно, что его собственные тексты, без преувеличения можно сказать, исследованы до последней запятой. Вскрыты, кажется, все потайные смыслы, пристрастному лингвис- тическому анализу подвергнуты каждое имя, каждый забавный стишок и логическая головоломка. Не оставлены без внимания мельчайшие детали, связанные с "местом" и "временем" действия этих историй, которые он-то - святая простота! - сочинял по доброте душевной для дочек ректора, сочинял по наитию, прак- тически в один присест, и с единственной целью - скоротать время лодочной прогулки... На фоне пышно разросшейся "кэрроллианы" особенно заметна скудность наших знаний о самом сказочнике. Нет, конечно, написаны исчерпывающие биографии писателя Льюиса Кэрролла, учтены и занесены в анналы все воспоминания о нем современников; все же конец прошлого века, не древность какая-нибудь... А образ человека - ускользает. Множатся леге- нды и сказки теперь уже о нем самом, настырные кэрролловеды пытаются в его собственных книжках "вычитать" что-нибудь сен- сационное об обстоятельствах жизни их создателя; кочуют из книги в книгу ошибки и преувеличения, придуманные вроде бы с целью благой: попытаться объяснить загадку автора "Алисы". Загадка не в том, что нам о нем что-то неизвестно. Никак не стыкуется наше знание о Кэрролле с тем, что он нам оставил. Ну не мог преподобный Чарлз Доджсон, каким его знали совре- менники - правоверный, суетливый, чопорный, привередливый чу- дак - написать такое! И еще его фотографии... Когда вглядываешься в это милое, открытое, красивое и даже чуть слащавое лицо, сразу вообра- жаешь себе любимца публики, дамского серцееда, остроумца и вообще человека во всех отношениях обаятельного, общительно- го, обворожительного. Короче, человека, который справедливо считается душой компании. Между тем, ничего похожего преподобный Доджсон (а ведь это его фото, а не Льюиса Кэрролла!) в жизни не представлял. Наоборот, во многом являл собой прямую противоположность об- разу, обаянию которого трудно не поддаться, читая "Алису". Наверное, это самая блестящая, воистину неразрешимая за- гадка из всех им сочиненных! Однако все по порядку, который так ценила его маленькая героиня. Родился будущий писатель в графстве Чешир (а где же еще, воскликнут миллионы его поклонников, вспомнив улыбку знамени- того кота!), в богом забытой деревеньке под названием Дэрсбе- ри. Сейчас это место паломничества, особенно много народу стекается в скромную церковку, украшенную занятным витражом. Сюжет его отнюдь не высокого духовного содержания: маленькая девочка со странной птицей Додо, а вокруг нее и вовсе пестрая компания - Белый Кролик, Болванщик, Мартовский Заяц, тот са- мый вечно улыбающийся кот... Как зовут эту "деву Марию" фантастической сказочной ли- тературы, при одном только взгляде на еретический витраж от- гадает всякий. Где и как прошло детство писателя, не суть важно - гора- здо интереснее то, что оно сохранилось в этом человеке на всю оставшуюся жизнь. А она целиком оказалась связана с Оксфордом. Английская писательница Вирджиния Вульф отмечала, что подлинной жизни у преподавателя математики и диакона местной церкви Чарлза Доджсона - как бы и не было: "Он шел по земле таким легким шагом, что не оставил следов. Он до такой степе- ни пассивно растворился в Оксфорде, что стал невидимкой. Он принял все условности; он был педантичен, обидчив, благочес- тив и склонен к шуткам. Если у оксфордской профессуры XIX ве- ка была некая суть, этой сутью был он. Он отличался такой до- бротой, что сестры его боготворили; такой чистотой и безупре- чностью, что его племяннику решительно нечего о нем сказать... Но в этом прозрачном желе был скрыт необычайно твердый крис- талл. В нем было скрыто детство. И это очень странно, ибо детство обычно куда-то медленно исчезает". Достоинства, нивелирующие самого человека ("хорош - аж до скуки")? Совершенства, не оставляющие даже памяти о чело- веке у родных и близких? Да полно, уж не хотел ли этот невы- носимый выдумщик и собственной своею жизнью рассказать нам что-то важное, лишь внешне "абсурдное"?! С него станется... Что еще было примечательного в биографии сказочника? Из Англии никуда не выезжал, за исключением одного путе- шествия - и надо ж было так случиться, чтобы единственный во- яж пришелся на Россию! Впрочем, не зная языка и слабо знако- мый с русской историей и культурой, он, кажется, мало что по- нял в загадочной огромной стране, где читатели его полюбят, как родного... Вся его жизнь, как говорилось, принадлежала Оксфорду. После окончания колледжа Христовой церкви ("Крайст Чёрч колледж") ему там же предложили пост профессора. По суровым правилам той поры это автоматически означало принятие сана и обет безбрачия. Второе обстоятельство мало волновало убежден- ного холостяка Доджсона, робеющего в обществе женщин и как бы навсегда исключивших их из своей жизни; но вот что касается первого... Неужели для этого придется навсегда распроститься с искусством фотографии, в коем он достиг немалых успехов, с обожаемым им театром? Для священника подобные занятия могли бы показаться недостойными. И Доджсон принимает промежуточное решение: только сан диакона - а там видно будет. И не ошибся. Вскоре последовала реформа университетского образования, после чего надобность в каких-либо жертвах ради преподавания в колледже Крайст-Чёрч попросту отпала. И он спокойно стал читать лекции студентам по математике. Известный американский математик и популяризатор науки Мартин Гарднер (он, кстати, исследовал текст "Алисы", как никто дру- гой - буквально строчку за строчкой!) отмечает, что лекции преподобного Доджсона бывали порой скучны и неостроумны, а его вклад в математику близок к нулю. Известно, правда, что молодой преподаватель страдал бес- сонницей и сочинял по ночам математические головоломки. В этой "прикладной" области достижения его оценены по достоинс- тву. А среди других рекордов Чарлза Доджсона можно отметить количество написанных им писем: 98 721 письмо за 37 лет (по- лучается почти по семь писем ежедневно - все эти годы, без отпусков и выходных)! Потрясающе даже по меркам той, утонув- шей в эпистолярном море эпохи... В частной жизни (да была ли она у него?) молодой препо- даватель служил образцом викторианских добродетелей. Работя- щий и скромный холостяк, богобоязненный диакон и робеющий пе- ред университетским начальством преподаватель; вся его жизнь была на виду - бесполая, спокойная и благонамеренная. Когда я читал о нем книгу за книгой, благо таких набе- рется целая библиотека, более всего меня "убила" одна деталь. Оказывается, преподобный Доджсон лелеял планы издания "адап- тированного" Шекспира - специально для несмышленных юных де- виц, которым из педагогических соображений нельзя было позво- лить знакомство с Шекспиром полным! Не дай бог - выполнил бы свой замысел, и уже никакая "Алиса" не восстановила бы в моих глазах доброе имя писателя Льюиса Кэрролла... Он так и не связал жизнь ни с одной женщиной, вообще сторонился их как огня. Отчужденности способствовал и природ- ный недостаток: великий сказочник был косноязычен и к тому же отчаянно заикался! Зато в компании детей, особенно девочек, буквально рас- цветал. Куда девались угловатость, мучительное заикание, за- торможенность типичного молчуна! С детьми он становился как раз тем Чарлзом Доджсоном - нет, уже Льюисом Кэрроллом! - с фотографии. Водопады остроумия, загадок и стихотворных счита- лок, уморительная словесная чепуха, которую так любят и пони- мают одни только дети - все это скрывалось в нем в каких-то невообразимых количествах; он ни разу не повторялся, и каждая новая история оказывалась лучше вчерашней... Дети - точнее, одна десятилетняя девочка, черноволосая дочка ректора, и перевернула все вверх ногами в размеренной жизни университетского профессора. А попутно навела такой ка- вардак в английской литературе, какой в состоянии произвести, очевидно, тоже только дети! Ей, этой девочке профессор посвятил свою новую сказку, сочиненную во время лодочной экскурсии, для верности назвав героиню Алисой. Позже он вспоминал: "Какой же была ты, Алиса, в глазах твоего приемного отца? Как ему описать тебя? Любящей прежде всего; любящей и нежной - любящей, как собака (прости за про- заичное сравнение, но я не знаю иной любви, которая была бы столь же чиста и прекрасна), и нежной, словно лань; а затем учтивой - учтивой по отношению ко всем, высокого ли, низкого ли рода, величественным или смешным, Королю или Гусенице, словно сама она была королевской дочерью, а платье на ней - чистого золота; и еще доверчивой, готовой принять все самое невероятное с той убежденностью, которая знакома лишь мечта- телям; и наконец, любознательной - любознательной до крайнос- ти, с тем вкусом Жизни, который доступен только счастливому детству, когда все ново и хорошо, а Грех и Печаль всего лишь слова - пустые слова, которые ничего не значат!" Это похоже на признание в любви к десятилетней девочке - но скорее признание отца, нежели возлюбленного. Хотя, конеч- но, чего только не усмотрели в этой странной дружбе последу- ющие комментаторы, воспитанные на Фрейде и Набокове... А вообще-то это сказка о "девочке на все времена". Как точно сформулировал современник и друг Кэрролла, английский писатель Клайв Стэплз Льюис, "если Гулливер - типичный ма- ленький человек мужского пола, то Алиса - типичная маленькая девочка". Нужно помнить, что значит имя великого Свифта для английской литературы, чтобы оценить это лестное сравнение. Пересказывать сюжет сказок Кэрролла - бессмысленно, в этом случае нужно просто переписать весь текст целиком, до последней запятой. А подробно расшифровывать смысл ее - без- надежно по другой причине: таких исследований сегодня насчи- тываются десятки, если не сотни томов... Сколько, например, полемических копий сломано в спорах относительно адреса этих двух сказок Кэрролла. Кому они пред- назначены - взрослым? Детям? Если судить по серьезнейшим академическим штудиям, - это и символическая проза, и пародия на символизм; сатира и прит- ча; горькие размышления об абсудрдной природе власти и звеня- щий детский смех "ни по поводу чего"; это вскрытые уже про- фессионалами-учеными смелые догадки в математике, логике, те- ории относительности - и в то же время просто увлекательная игра, придуманная... ради себя же самой! Многослойный пирог, которым в сущности и являются книги оксфордского преподавателя математики, поневоле настраивают многих на поиски скрытого смысла, намеков и логических пара- доксов - их и вправду хватает; однако при таком "всесторон- нем" анализе легко может потеряться главное. Исчезнут, растают в воздухе две забавные и абсурдные детские сказки, смысл которых - как и всех остальных детских придумок - способны понять только дети. И лишь немногие из взрослых; к таковым безусловно принадлежал Льюис Кэрролл. Интересно, что первоначально обе книги об Алисе резко не понравились всем - кроме детей. Сегодня они вызывают повсеме- стный восторг философов, логиков, математиков, кибернетиков, физиков; умеренный трепет религиоведов и почти священный экс- таз обожания со стороны лингвистов... Однако можно ли сегодня говорить о сказках Кэрролла как о детском чтении? И да, и нет. Как посмотреть... Хотя на первый взгляд это типично "детские" книжки, вспомним, скольких умудренных жиз- ненным опытом взрослых они ставили в тупик! Точнее, так: ско- лько взрослых при прочтении этих книжек вновь обретали спосо- бность удивляться, как дети... Кто не помнит об улыбке Чеширского Кота? Специалисты до сих пор спорят, откуда взялось популярное во времена Кэрролла выражение "улыбается как чеширский кот" (одна версия напрямую связывает это со знаменитыми сортами чеширского сыра, который выпускался в виде улыбающихся котов...) - но что до того чи- тателям, юным и взрослым! Запомнился образ, а не разъяснения, откуда он взялся. Или вот еще прелестный диалог: " - Тогда все равно, куда и идти, - заметил Кот. - ... только бы попасть куда-нибудь, - пояснила Алиса. - Куда-нибудь ты обязательно попадешь, - сказал Кот. - Нужно только достаточно долго идти." Незамысловатый разговор - а сколько всего в нем вычитали энтузиасты-дешифровщики! Даже проблему соотношения науки и нравственных ценностей: наука, мол, сама не способна указать обществу направление движения, однако как только оно выбрано, лишь наука укажет оптимальный путь к достижению цели...Мысль, конечно, любопытная, но эдаким образом в "Алисе" можно воис- тину вычитать все, что хочешь. Как и в Библии, кстати. Может быть, поэтому в англоязыч- ных странах "Алиса" уступает только Библии и Шекспиру по час- ти цитат, упоминаний и ссылок на нее. Многие откровения, почерпнутые в этой бездонной "детской сказке", подвигнули серьезных ученых - если и не на ориги- нальные открытия (наверное, даже для неподражаемой "Алисы" это было б слишком!), то хотя бы на наиболее доступное образ- ное объяснение для широкой публики того, что они пооткрывали. Например, крупнейший английский физик и астроном сэр Ар- тур Эддингтон, философски осмысляя теорию относительности, сравнивает Безумное чаепитие с космологической моделью Де Ситтера, в которой время остановилось. "В том-то отчасти и состоит величайшее достижение Льюиса Кэрролла. Он не только учил детей стоять на голове; он учил стоять на голове и уче- ных. А это для головы хорошая проверка." Афоризм принадлежит знаменитому соотечественнику Кэрролла - Честертону. А вообще-то многие свои "нелепицы" писатель сочинял без всякого "второго", "третьего" и иного дна - просто так, рез- вясь и наслаждаясь тем, до чего же это очаровательно-нелепо! Все читавшие "Алису" помнят стихотворение о Бармаглоте. Это уже своеобразная классика, одинаково пленяющая и детей, и взрослых. (Лучше всего объяснила очарование этой бессмысли- цы, разумеется, сама Алиса: "наводят на всякие мысли, хотя и неясно - на какие".) Мартин Гарднер, автор уникального труда "Аннотированная Алиса", пишет, что встречал многих людей, ко- торые знали "Бармаглота" наизусть, никогда его специально не разучивая! Строчки входят в сознание как бы сами собой, безо всякого насилия - значит, что-то в нашем мозгу охотно откли- кается на подобную "чепуху". Гильберт Кит Честертон, как мне кажется, слегка приотк- рыл покров "тайны" кэрролловского абсурда: "Он (Кэрролл) осо- знал, что некоторые образы и рассуждения могут существовать в пустоте в силу собственной безудержной дерзости; некой сооб- разной несообразности; этакой уместной неуместности." Как сказано, будто сам Льюис Кэрролл произнес эти слова! Есть и такая точка зрения: Кэрролл писал все что угодно, но только не детские книги. Скорее можно говорить о книгах (Вирджиния Вульф утверждает, что единственных в своем роде), читая которые, мы сами превращаемся в детей. "А это значит, - поясняет писательница, - принимать все буквально, находить все настолько странным, что ничему не удивляться; быть бессе- рдечным, безжалостным и в то же время настолько ранимым, что легкое огорчение или насмешка погружают весь мир во мрак". И снова - будто списано у Кэрролла... Однако не кто иной, как Честертон первым указал на опас- ность исследовательского зуда в отношении "Алисы". Яростный и умный защитник Его Величества Здравого Смысла, Честертон кри- тиковал культ Кэрролла, на который способны только англичане: они сначала изобретают литературный нонсенс - как шутку, сво- бодную игру ума, а затем начинают серьезнейшим образом ее ис- следовать, включать в школьные программы, писать диссерта- ции..."Бедная, бедная Алиса! Мало того, что ее поймали и за- ставили учить уроки; ее еще заставляют поучать других. Алиса теперь не только школьница, но и классная наставница. Канику- лы кончились, и Доджсон снова вернулся к преподаванию... Ос- вобождать Льюиса Кэрролла от опеки Чарлза Доджсона - занятие увлекательное, но нелегкое. Попытаться вновь ощутить тот пер- вый кружащий голову восторг, когда нонсенс только-только ро- дился, - задача трудная, хотя и чрезвычайно приятная." Надо сказать, что путаницу с "адресом" усугубил и сам автор странных сказок. Из истории создания "Алисы" (а история эта задокументирована с куда большей тщательностью, чем жиз- ненный путь создателя книги) известно следующее. Сразу после третьего - "дефинитивного", или окончательного варианта "Али- сы в Стране Чудес" автор засел... за что бы вы думали? За но- вый вариант - на этот раз специально "для детей"! Как бы то ни было, а первая сказочная книга о приключе- ниях Алисы была написана, издана, проиллюстрирована другом Кэрролла, художником Джоном Тенниелом и с триумфом завоевала весь мир детей и взрослых. А кому она предназначалась - так ли важно? Впрочем, последние ее строчки явно намекали на возможное продолжение: "И, наконец, она представила себе, как ее мале- нькая сестра вырастет и, сохранив в свои зрелые годы простое и любящее детское сердце, станет собирать вокруг себя других детей, и как их глаза заблестят от дивных сказок. Быть может, она поведает им и о Стране Чудес и, разделив с ними их нехит- рые горести и нехитрые радости, вспомнит свое детство и счас- тливые летние дни." Напоминание о летних днях многое говорит читателям. Если помните, первая сказка начиналась в жаркий июльский полдень; вторая, названная автором "Зазеркалье, и что там увидела Алиса", овеяна студеным дыханием надвигающейся зимы. Вычислена и дата начала нового путешествия Алисы - 4 ноября. Математически точный в деталях, но и подверженный романтичес- кой меланхолии, Льюис Кэрролл выбрал такое подчеркнуто неска- зочное время года не случайно. Вторая сказка об Алисе - это грустная сказка, иначе за- чем было в обрамляющих ее стихотворениях навязчиво подчерки- вать тему старения и смерти? Для грустных мыслей более всего подходит поздняя осень: уже не сентябрь, когда еще свежи вос- поминания о прелестях детского лета, но и до рождественской елки далековато... Поначалу кажется, что Зазеркалье - это только изящный шахматный этюд, где все персонажи-фигуры ведут себя согласно шахматным правилам. Правда, быстро выясняется, что на доске царит полная анархия, ее отметили уже первые читатели, попы- тавшиеся разыграть придуманную Кэрроллом партию. Но уж для "живых" персонажей сказки никакие, сдается мне, правила не писаны... Впрочем, это только на первый взгляд - всем своим творчеством Льюис Кэрролл доказывал брошенную его великим со- отечественником Шекспиром фразу: "в этом безумии есть некото- рая система". Кэрролл сам, кстати, придумал множество хитроумных игр, которые в большинстве не привились - вероятно, именно потому, что оказались чересчур хитрыми для не-математиков. Название одной из неопубликованных брошюр автора "Алисы" говорит само за себя: "Круглый биллиард". Мир Зазеркалья - это не просто наш мир, где правое поме- нялось местами с левым. Вспоминается мысль ирландского писа- теля Уолтера де Ла Мара о том, что зеркало издавна ставило в тупик детей, философов и дикарей. А Льюис Кэрролл, развлекая читателя фейерверком парадоксов и софизмов, не забывает все время и о такой простой функции зеркала, как нести правду о том, кто в него смотрится. Полную и ясную, без преувеличения и обольщения на свой счет. В этой второй из кэрролловских сказок куда больше остро- умных находок, изящной игры смыслов, подчас не прикрытой ни- чем острой сатиры на окружавшие писателя нравы. Она вообще заметно взрослее, эта шахматная фантазия, в ней достается и царственному самодурству, и продажной юстиции, в ней соверша- ются несправедливости и вовсю рубят головы (или только обеща- ют срубить, но веришь, что угрозы не пустые, все серьезно...) А плата за утрату детской непосредственности - одна: су- хость и искусственность, которую отмечают даже те, кто не пе- рестает восхищаться изобретательностью и фантазией автора. Восхищаются же второй историей про Алису больше физики, математики, философы; для детского чтения она тяжеловата. В этом нет ничего зазорного, но, мне кажется, как нельзя дважды войти в одну и ту же реку, невозможна и такая удача: дважды подряд сочинить гениальную сказку для детей и взрослых. Пов- торная обязательно окажется написанной для какой-то одной группы читателей. Может быть, я неправ, и такие примеры есть. Но, читая "Зазеркалье", я остро чувствую пронизывающий ветер наползаю- щей старости с ее грустью, сарказмом, раздражительностью. Пе- рвая книга про Алису вся была наполнена солнцем и безоблачно- стью детского существования. Хотя, как знать, почувствовали бы читатели эту пленяющую беззаботность, если бы не было жестких и часто жестоких от- кровений "Зазеркалья". Во всяком случае наше знакомство с ма- ленькой героиней этих двух сказок оказалось бы куда мимолет- нее и беднее. Будем же благодарны ее создателю за два чудесных мгнове- ния, которыми он щедро наградил всех, кто вот уже более века открывает для себя его пленительную страну. ...Умер Чарлз Лютвидж Доджсон в январе 1898 года, в мес- течке Гилфорд, где жили его сестры. Писатель Льюис Кэрролл, хочется верить, будет жить вечно. Разве что человечество когда-нибудь сможет обходиться без детства.