"В мире книг" ВЛ. ГАКОВ ТРУБАЧ НАУКИ Повезло английской литературе на фантастов-сановников! С одним лордом-канцлером, отдававшим дань "несерьезным" литературным упражнениям, мы только что познакомились. А поч- ти век спустя, 9 апреля 1626 года в лондонском пригороде Хай- гете умирал другой - сэр Фрэнсис Бэкон. Весна выдалась мороз- ной, ему же, недавно разменявшему седьмой десяток, измученно- му болезнями, пришла в голову причуда осуществить опыты с за- мораживанием на снегу куриной тушки - хотел проверить, предо- храняет ли снег мясо от порчи. Запись в дневнике - "экспери- мент прошел очень успешно" - оказалась, увы, последней... Так нелепо простудиться и умереть! И стольких проектов не завершить. Последние годы жизни бывший лорд-верховный канцлер жил стесненно. Вознесшая его на самый верх фортуна опять явила свое изменчивое лицо: одарив к концу жизни властью, богатст- вом и громкими титулами барона Веруламского и виконта Сент- -Олбенского, все в одночасье и забрала, оставив наследникам в утешение одни титулы. Впрочем, сохранились еще книги. И среди них - незакон- ченная утопия о совершенном мире, в коем безраздельно царит наука. "Я завещаю свое имя и свою память суду милостивых лю- дей, чужим народам и отдаленному будущему" - как о себе самом написал он эти вещие строки. Словно предвидел, что только бу- дущему сподручно окажется прочитать и оценить по достоинству его безумно-смелые проекты. Фрэнсис Бэкон прожил две жизни - политика и философа, каждая из которых достойна отдельной книги. И лишь ХХ столе- тие с изумлением обнаружило, что он и по сей день живет в своей третьей, может быть, главной жизни - жизни гениального провидца, разглядевшего в далеком прошлом то, что мы сегодня воспринимаем как реальности века нынешнего. И в своей политической карьере, и в философских воззре- ниях Бэкон оказался тождествен эпохе - времени по-своему сум- бурному, грозовому, переломному. Как политик, он во что бы то ни стало стремился достичь вершины иерархического Олимпа - единственно для вящей пользы обществу, Англии! И оступился, замешанный в неблаговидные ма- хинации его ничтожества короля Якова I и не менее ничтожного королевского фаворита Бэкингема (о коем редкий читатель после знакомства с "Тремя мушкетерами" думает не иначе, как с со- чувствием и состраданием). Как философ - всю жизнь пробовал совместить несовместное: бога и опытное знание, поэтический, со склонностью к афорис- тичности, слог - и трезвую аналитическую мысль. Исчерпывающе сказал о нем Маркс, назвавший Бэкона родоначальником англий- ского материализма и всей экспериментирующей философии. Доба- вив при этом: "учение его, изложенное в форме афоризмов, ки- шит... теологическими непоследовательностями". Всю жизнь он писал главный труд, названный "Instauratio Magna Scientiarum" ("Великое восстановление наук"). Трактат целиком опубликован не был, но вышли в свет его фрагменты, среди них "Новый Органон, или Истинные указания для истолко- вания природы" (1620). А еще он оставил нам первую значитель- ную классификацию наук, обстоятельный разбор заблуждений че- ловеческого ума (идолами назвал их Бэкон), обосновал эмпири- ческий метод, сформулировал метод познания - индукцию... Воистину наследие Бэкона велико - оттого в нем столько путаного (на наш сегодняшний взгляд!), странного, по-разному читаемого следующими поколениями. Многое из того, что каза- лось ему особо значимым, мы уж и позабыли, а отдельные проз- рения, которым он не придавал особого значения, точностью прогноза приводят в восхищение современных исследователей. И вместе с тем он одновременно неистовый "физик" и весь- ма трусливый "метафизик", смиренный перед высшими - божест- венными тайнами и высокомерно-заносчивый, когда дело касалось загадок Натуры. Последний крупный философ эпохи Возрождения и зачинатель философии Нового Времени... Блестящий оратор и софист, великий философ и ближайший к трону вельможа, автор трактатов и сборников афористических наставлений на все случаи жизни, Бэкон словно разрывался по- полам между старым и новым, тяготившим грузом прошлого и воз- буждающей легкостью им предвосхищенного будущего. И если жизнь царедворца и политика вся осталась в прошлом, ее взлеты и падения интересны нам сегодня лишь как эпизоды нравоучи- тельные, то философия Бэкона дала ростки в будущее. И почти целиком грядущему принадлежало незаконченное творение опального лорда-канцлера. Его главное предвидение, его "Новая Атлантида". ...Хочется верить, что позади время, когда научно-техни- ческий прогресс вызывал то безудержный восторг, то слепое, иррациональное отрицание. Прогресс просто есть, он присутст- вует как реальность, и от его воздействия некуда деться; воп- рос только, как им с разумом распорядиться - как его приспо- собить для человека, вместо того чтобы коверкать человеческую жизнь и душу в усладу новым технологическим чудесам. Нравится кому или нет, но прогресс ускоряется - это факт. И на смену пассивному следованию в его кильватере приходит, хотя и с трудом, понимание необходимости несущийся на всех парах прогресс направлять и контролировать. Фрэнсис Бэкон понял это одним из первых. Конечно, лорду- -канцлеру Якова I перспектива представлялась, на наш взгляд, до смешного наивной, каких-то важных предпосылок научного уп- равления обществом он вообще не увидел (и никто бы в то вре- мя увидеть не смог). Но со всеми утопиями так: человеческая мысль проходит сквозь них, движется дальше и, отталкиваясь от наивных фантазий, рано или поздно приходит к истинно научной постановке задачи. Было б от чего отталкиваться... Социальные и философские утопии создавались и до Бэкона; по крайней мере сочинение, давшее название жанру, своего ве- ликого предшественника и равного "по чину" Бэкон знал. Но никто до него не описал столь дерзновенно и ярко, так зарази- тельно мир, преображенный всемогущей наукой. Поэтому есть все основания считать Фрэнсиса Бэкона авто- ром первой в истории литературы научно-технической утопии. ...В 1616 году, когда умер гениальный современник Бэко- на, Вильям Шекспир (они родились с интервалом в три года, но очно так и не встретились), философа впервые, кажется, посе- тила мысль написать утопию. Он часто заглядывает в будущее; не столько в собственное - новоиспеченному члену Тайного со- вета короны оно безусловно видится в радужных красках - но и в будущее всего человечества. А оно, как представляется Бэко- ну, - за наукой. Всю жизнь он посвятил утверждению ее как главной, решающей силы в деле преобразования природы, общест- ва и человека; теперь ему захотелось пофантазировать о време- ни, когда все это реально осуществится. Странное дело. В молодости из-под его пера выходили про- изведения основательные, взвешенные, не по-юношески мудрые, а на закате жизни потянуло в фантастику, захватила стихия умст- венных вольностей, грезы о несбыточном!.. Хотя при чем здесь несбыточное: сам автор истово верил в полную осуществимость всех своих проектов. Ранних набросков "Новой Атлантиды" не сохранилось. В по- следние годы жизни Бэкон решил все переписать, но закончить новой редакции не успел. Книгу в 1627 году издал посмертно его душеприказчик; написанную на английском языке, ее вскоре перевели "для пользы других народов" на латынь. "Есть книги, - писал Бэкон, - которые надо только отве- дать, есть такие, которые лучше всего проглотить, и лишь нем- ногие стоит разжевать и переварить". И еще одно его высказы- вание: "Читай не затем, чтобы противоречить и опровергать, не затем, чтобы принимать на веру; и не затем, чтобы найти пред- мет для беседы; но чтобы мыслить и рассуждать". Страстный книжник и просветитель, он вполне мог бы приложить эти мудрые мысли к собственному утопическому сочинению. Чтобы "разжевать" и "переварить" эту тонкую брошюрку объемом чуть менее двух авторских листов, читателям потребо- вались столетия. Не Бэкон изобрел и двух неизменных спутниц литературной утопии - Лекцию и Экскурсию. Краткий ознакомительный "тур" по неведомому острову где-то в Атлантике (куда шторм забросил героев "Новой Атлантиды"), и оборванная на полуслове "вступи- тельная лекция", знакомящая путешественников с историей и об- щественным устройством некоего идеального государства Бенса- лем, - вот, собственно, и весь сюжет. Идеальным, по правде говоря, подобный жизненный уклад мог привидеться только автору - прагматичному политику, коро- левскому чиновнику и искреннему защитнику абсолютизма. В со- циальном плане Бэкон сделал шаг назад по сравнению с предшес- твенниками - Мором и Кампанеллой (правда, "Город Солнца" лорд-канцлер прочесть не успел: труд жизни Кампанеллы вышел в Германии за три года до смерти Бэкона). В других случаях мощ- ная и раскованная, его фантазия на сей раз не подсказала ни- чего оригинальнее просвещенной монархии, опирающейся на уче- ную элиту - мысль вредная и необычайно живучая... И другие детали у иных сегодняшних читателей вызовут же- лание поспорить с автором "Новой Атлантиды". Чего стоят, нап- ример, неустанные заботы руководителей Бенсалема по сохране- нию строжайшей изоляции острова от "вредных" европейских вли- яний! Или вовсе неуклюжие попытки как-то объяснить распрост- ранение на острове... христианства. Как и у предшественников, утопия Бэкона построена по принципу утилитаризма. Все подчинено идее целесообразности; искусство разрешено, но лишь пока оно способствует пышности церемоний во славу государства, его учреждений и представите- лей. Как давно, оказывается, эта богатая мысль угнездилась в сознании реальных архитекторов утопий! Но хватит критики. Недосуг нам копаться во многих несо- образностях этой двойственной, под стать автору, книги - да и в какой утопии их мало? "Новая Атлантида" обрела вторую жизнь в ХХ столетии в основном благодаря нескольким последним стра- ницам, на которых описывается знакомство путешественников с устройством некоего Дома Соломона. На эти, так и оставшиеся незаконченными страницы фантазия автора щедро выплеснула сто- лько чудесных догадок и предвидений, что впору снять шляпу! ... Давно забыты все заблуждения и проступки политика, многое из написанного им кротко отошло в архив, в историю фи- лософии. Но по-прежнему удивительно современно звучит бэконо- вский гимн преобразующей мир науке. Даже когда появились серьезные сомнения в благотворности таких "преобразований". Дом Соломона - это своего рода орден, которому подчинена вся жизнь в Бенсалеме. То есть организация и планирование на- учно-технических разработок (поневоле приходится переходить на сегодняшний газетный язык), централизованное управление производительными силами государства, его природными ресурса- ми и производством, внедрение в промышленность и сельское хо- зяйство достижений науки и техники. Еще неожиданнее - XYII век! - описание внутренней струк- туры самого Дома. В нем преобладает четкое разделение труда. Одни ученые получают и анализируют научно-техническую инфор- мацию из-за рубежа (хоть остров и закрыт для всего мира, но специально подготовленные члены ордена в поисках знаний тайно посещают страны Старого и Нового Света), другие проводят экс- перименты, третьи заняты методикой, четвертые следят за свое- временным внедрением научных достижений в производство, пятые реферируют, шестые осуществляют перспективное планирование... Странно звучат знакомые по сегодняшней газетной публи- цистике - даже отдающие штампом - словосочетания, если вспом- нить, что на язык "прозы ХХ века" переведены откровения, по- сетившие умную голову три с половиной столетия назад! Идея генеральной реформы науки, переустройства всего об- щества и процесса познания на ее основе, пронизывает и фило- софские труды Фрэнсиса Бэкона. "Он, - писал советский иссле- дователь его творчества А.П.Субботин, - не стоял в рядах тех, кто своим повседневным, кропотливым трудом камень за камнем возводил грандиозное здание современного научного и техничес- кого знания. Он не стал ни архитектором, ни инженером этого строительства, но он создал ему несравненную рекламу". Такой эффективной рекламой проектам Бэкона послужила "Новая Атлантида". Фантастическую повесть, написанную по сво- им временам живо и увлекательно, прочли и те, кому не под си- лу было бы одолеть мудреный язык философского трактата. И сам автор позволил себе малость расслабиться, отдался своим фан- тазиям, чего никогда не допустил бы в научном сочинении. Конечно, все проекты творца крылатого афоризма "Знание - сила" сформулированы на том языке, на каком изъяснялись во времена Бэкона. Но стоит вникнуть в суть, попытаться перевес- ти все это на язык современный, и слуху сегодняшнего читателя мысли английского провидца покажутся на удивление привычными. Достаточно просто перечислить. Передача света и звука на дальние расстояния - прообраз кино, звукозаписи и голографии. Криогеника и анабиоз, решив- шие задачу консервации внутренних органов и продление жизни. Создание искусственных веществ с заданными свойствами. Рас- цвет агротехники, микробиологии, биотехнологии и генной инже- нерии - искусственные удобрения, выведение новых видов расте- ний и животных; модели, имитирующие движение живых существ. Использование энергии водопадов в сочетании с гигантскими ма- гнитами - прообраз современных гидроэлектростанций. Печи, в которых достигается жар Солнца, сразу же наводящие на мысль о термоядерных реакторах-токамаках. Летательные аппараты, ис- пользующие различные принципы полета. Подводные лодки. Прог- нозирование погоды, землетрясений, эпидемий... Тут каждая фраза требует восклицательных знаков. Вообра- жение рисует Бэкону картины, заставляющие поверить в реальную возможность столь излюбленных фантастами путешествий во вре- мени. Как иначе объяснить все, что привиделось лорду-канцлеру Англии в начале XYII века? Он и не пытался сколько-нибудь подробно расписать свои чудесные проекты. Просто перечислял, с какой-то непостижимой расточительностью выбрасывал на последние страницы "Новой Ат- лантиды" идеи, которых с лихвой хватило бы десяткам его соб- ратьев по перу - писателям-фантастам. Словно торопился, боял- ся, что не успеет рассказать все... Вот какую работу ума, вереницу откровений трагически прервал тот злополучный опыт с курицей. Фрэнсис Бэкон умер в пригороде Лондона. В том самом Хай- гете, где два с половиной века спустя был похоронен Маркс. Что бы еще мог сочинить, до каких бы озарений дошел ве- ликий провидец, навсегда останется тайной. Но и записанного Бэконом достаточно, чтобы в будущем, которому он завещал свое имя и память, их произносили с уважением и благодарностью. Он не был естествоиспытателем и не предвидел будущее на- учно. Лучше сказать: провидел - как художник, поэт. Заглянул в день грядущий, не во всем, конечно, разобрался, но сумел разглядеть главное. И к нам, его современникам обращены пророческие слова: "...я всего лишь трубач и не участвую в битве; я, навер- ное, один из тех, о ком Гомер сказал: "Здравствуйте, мужи - - глашатаи, вестники богов и смертных!"... И наша труба зовет людей не ко взаимным распрям или сражениям и битвам, а, нао- борот, к тому, чтобы они, заключив мир между собой, объеди- ненными силами встали на борьбу с природой, захватили штур- мом ее неприступные укрепления и раздвинули границы человече- ского могущества".